Железные паруса - [32]

Клипса согласно кивает. По его лицу бегут слезы. Он боится всех: пангинов, петралонов, но больше всего — страшилища Сципиона.

— Хватит, Деций! — кричит Сципион-Квазимода, не сводя взгляда с бригады, — потом налапаешься…

Только бы Мексиканец не испугался! Только бы Ван-Вэй не отступил.

— Ясное дело, начальник, — торопливо соглашается Деций-Император и отпускает Мясо.

— Вот ты! — вдруг произнес Сципион и ткнул пальцем.

— Я? — переспросил Он.

— Да, — сказал Сципион-Квазимода, — ты!

— Наш старый знакомый, — оскалился Деций-Император. — Иди сюда… иди…

Он встал, как положено, упираясь руками в стену и расставив ноги. Теперь у него другая роль — роль подопытного кролика.

— Кличка? Срок? — спросил Квазимода.

Пальцы на его искалеченной руке похожи на толстые сосиски. Он вдруг вспомнил со странным холодком Крым и желтую осень, прекрасную осень, последнюю осень, когда Он по настоящему был счастлив. Шрамы белели, как напоминания, приятные напоминания. Он подумал о любимом псе, как о последней надежде. Слишком давно это было. Никто бы не поверил. Да и Он не верил самому себе. Рука крутилась перед носом. Он бы развернулся. Он бы ударил, как умел. Как бил когда-то. Но сейчас Он не ударит. Он только подозревает о своем бессмертии, и опыта по этой части у него не было, да и не могло быть, ибо опыт должен быть подкреплен чем-то более весомым, а не одними мечтаниями. Он всегда думал, что ему просто везло. Везло в Крыму, везло в замороженном городе, куда его водил странный ученый по имени Падамелон, и где они оба должны были превратиться непонятно во что. Но тогда Он не мог предугадать смерти, не умел, не научился, да и не думал об этом.

— "Старик", — ответил Деций-Император, — девять месяцев и две недели…

— Сам знаю, — оборвал его Сципион-Квазимода. — Почти старожил… Зубы!.. Зубы!

— Покази-и-и… покази-и-и… — Уперся в спину Деций-Император.

Ему всегда везло немного больше, чем другим. Но сейчас… Он понял, у него не было никаких шансов, почти никаких.

— Ты не знаешь, где мы с тобой встречались? — спросил Сципион-Квазимода, хмыхнув. — Не могу вспомнить все девять месяцев. Хоть убей. Не подскажешь?

Поворачивать голову не полагается. Быть может, у Сципиона свое представление о будущем, но он не подозревает об этом.

— Не знаю, — ответил Он в стену.

Его ударили — отвечать тоже не полагается. В капле воды плавала какая-то счастливая букашка.

— Я тебя прошу, вспомни, будь другом! — Сципион-Квазимода навис глыбой. — Вспомнил? — Голос, от которого некоторые обделывались еще до того, как их протыкали.

— Я потом тебе скажу, — прошептал Он, ненавидя стену.

Господи! Он просто знал, что это конец для одного из них. Букашка переплывала безбрежный океан. От берега к берегу — двигалась уверенно и неспешно. Она будет так двигаться всегда, даже когда здесь никого не останется. Как Он завидовал ей.

«Пика-зуботычка», как гвоздь, впилась в спину. Они были большие мастера своего дела, эти азиаты.

— Когда? — спросил Сципион. — Когда?..

И Он понял, что сейчас его убьют. Десятки раз он видел, как у жертвы отнимались ноги, и ее волокли, чтобы сбросить в старые шурфы, на семь уровней вниз, в преисподнею.

— Зато я помню, — сладко прошептал Сипион-Квазимода, — не надо юлить…

Петралон нажал сильнее.

— Вспомнил?..

И Он уже почувствовал, как боль растекается по спине, и перед ней нет берегов, и голос издали произнес: "Готов-в-в…"

И вдруг Он очнулся весь мокрый от пота и понял, что по-прежнему стоит, расставив дрожащие руки, а позади что-то происходит.

— А-а-а! — кричали на высокой ноте.

— У-у-у!.. — радостно выли.

— Ха-ха-ха! — вторили эхом на всех этажах.

И краем глаза увидел, как Хуго, к шее которого еще не успели защелкнуть цепь, бьет Мексиканца, который, лежа плашмя на Клипсе, обеими руками, как бетономешалка, вымещает на нем всю накопленную злость. В впопыхах, между делом, Хуго умудрился зацепить по носу Императора, и он, не в силах выбраться из-под тел, тонко кричал на одной ноте: "А-а-а!!!" Потом на Хуго, издав боевой клич, прыгнул Поп-викарий и следом колодник Ван-Вэй, врезался в кучу крутящимся колесом — неожиданно ловко и на одних кончиках пальцев, пройдясь между налетевшими пангинами и наблюдающими петралонами.

— Свинья! Потаскуха! — захрипел Мексиканец.

— Ван-Вэй — свирепый тигр! — Торжествовал китаец. — Великий хань*! (* Охотник — в переносном смысле.)

— Помогите! — Умирал от страха Деций-Император.

Он оказался хорошим актером, этот Мексиканец, потомок знатного рода и собиратель трав в те последние годы, когда его страна превратилась в пустыню. Он тоже обладал какими-то секретами, и попался только потому, что понадеялся на северного брата, на собственную удачу, на тени предков. Но ни то, ни другое не помогло.

Из боковых тоннелей уже бежали, уже топали сотни ног, вернее, пальцев, потому что пангины ходили на цыпочках и хорошо прыгать не могли, а вот быстро бегать — этого у них никто не мог отнять.

"Любовнички!" — хохотали до слез. "Тудыть их в бок!" — кричали самозабвенно и радостно. "Врежь ему!.. Врежь!"

Драка — единственное развлечение на этом заводе. Словно все оглохли. Словно все разом сделались зверьми. Со всех пяти ярусов свешивались возбужденные лица. Вода, мелкой пылью падая сверху, блестела в свете прожекторов. Тенями метались пангин, орудуя «штырями-зуботычками».