Железная коза - [42]

— Раздвинь ноги, — сказал он.

Вдова ничего не ответила и мягко раздвинула ноги. Бомбардир скользнул рукой ей между ляжек и снова зарядил снаряд. Гибкая, как серна, она выгнула поясницу, и колени ее подогнулись. Вдова продолжала закрывать голову руками, упираясь локтями в песок. Она ничего не говорила, но заряжающий ощутил, как, сокращаясь от верха к низу, стал сжиматься ее живот и участилось дыхание.

Откат. Заряжай! Огонь!!!

После себя они оставили великолепную воронку. Артиллерист отряхнулся и растаял в ночи, а к семнадцатилетней невесте подступил третий жених.

— Стихи будешь читать? — томно поинтересовалась несравненная.

— Буду, — угрюмо ответил морячок и продекламировал:

— Не бойтесь, что я до сих пор в мундире.

— Отлично, ну просто отлично, — мурлыкнула красавица.

В этот момент ее сочные пухлые губы прилипли к его. Он слабо покусывал нежную и душистую плоть. Он был счастлив. Белая мутная радость переполняла гардемарина, туманно клубилась и пенилась. Ее шелковая кожа с неразличимыми волосками тянулась к его руке. Она помогла ему сама. И он начал торпедную атаку стоя.

Глаза вдовы были закрыты. Она вздрогнула, потом стала мало-помалу расслабляться. Будто погружающаяся подлодка. Флотский держал ее за ляжки, и руки его проходили под изгибами ее тела. Ему было хорошо.

Сброшенная глубинная бомба шарахнула.

Они безмолвно отстранились друг от друга и привели себя в порядок, хотя, по правде говоря, беспорядок был очень незначительный.

— Подглядывал? — игриво спросила очаровательная Козан-Остра у несмело топчущейся тени.

— Нет, — робко соврала тень. — Свой стих в уме повторял, боялся забыть.

— Ну ладно, иди сюда, читай свои стихи, — милостиво разрешила вдова. — Да никогда не прищемит Велес[14] дверью твоих возможностей пальцы твоих желаний.

Тень не пришлось просить дважды.

— Я вас до завтрака не задержу! — выпалила тень десантника.

Губами он попробовал ее кожу, горькую влажность пота; хотелось со всей силы впиться зубами в эту мякоть, захватить эрогенные зоны, захватить плацдарм и закрепиться. Она притянула его к себе, направляя голову. Поцелуй длиной с затяжной прыжок.

Он вошел в нее так грубо, что она вскрикнула. От их голых тел в холодном воздухе ночной пустыни поднимался пар. Толчок, рывок, и… и… и их парашюты раскрылись.

«Уже пятого очередь, — с грустью подумала княгиня Озноба. — Как время быстро летит. Кажется, еще вчера на зависть сельскому старосте я бегала по навозным кучам родной деревни. Ловила мух и отрывала, играючи, им крылья. Бедные маленькие навозные мушки, простите меня. Если сможете».

Пятый казачок кашлянул нетерпеливо.

— Конечно, конечно, парень, разве я могла о тебе забыть. Подходи, женишок, стишки, что ли читай.

Космонавт приветственно взмахнул рукой и глухо пророкотал:

— С тобою так же хорошо, как и в казарме.

— Ай, здорово, — зарделась вдова. — Умеете же, черти.

Княгиня Козан-Остра легла. Волосы спрятали часть лица. Он вытянулся рядом с ней и обнял, чтобы поцеловать. Она, не открывая глаз, сонно ответила на его поцелуи, потом отдалась в нетерпеливые руки. В небе закружили далекие туманности. Съехал с катушек Млечный путь.

Она продолжала лежать с упрямо закрытыми глазами, но космонавт знал, что вдова тут же их откроет, как только он ляжет сверху всем телом. Он гладил ее прохладные руки и округлые бедра. Невеста отвечала на ласки и шептала нежные глупые слова. Стыковка прошла нормально. Космонавт продолжал ее целовать и трогать теплое, упругое тело.

Отошла первая ступень, вторая, третья. И они очутились в открытом космосе…

* * *

Скорее всего, это была лучшая ночь в жизни семнадцатилетней княгини Ознобы Козан-Остра. Звезды водили хороводы. Страстно извивалась верблюжья колючка. Сочно скрипел песок. Один за другим из мрака выныривали казаки-женихи. На вдову ходили в сабельную атаку, вдову осаждали по всем правилам фортификационной науки, таранили и брали на абордаж. Козачки-женихи выполняли фигуры высшего пилотажа, отводили бронепоезда на запасные пути и демонстрировали прекрасное владение правилами рукопашного боя.

А стихи… Еще никогда Ознобе, вдове по ориентации, не посвящалось столько прекрасных, ажурных, витиеватых, многозначительных, лепых, озорных строк:

…Как жаль, что Вы, увы, не подполковник!

…Не страшно, что не первый я на марше!

…Вы разрешите Вас узнать поглубже?!

…Готов я порох жечь, как пулеметчик!

…Ложитесь, я — воздушная тревога!

…Я о тебе по радио не слышал!

…Любви хочу, все остальное после!

…Нас ждут не худшие, скажу я Вам, мгновенья!

…Ах, если б в эту ночь мне долго не кончалось!

…Любить бы рад, но от Платона тошно!

…Хотел бы в Вас свой лишний сбросить вес!

Мятой простыней на поблекшем небе проступили облака. Размазанной губной помадой проявился рассвет. Шестнадцатый боец подошел, чеканя шаг, и отрапортовал одностишье:

— Увы, мне надо то же, что и всем.

Красавица грустно улыбнулась: все хорошее когда-нибудь кончается. Жаль, что Бромолей сплотил такой маленький отряд.

Красавица, закрыв глаза, легла на спину. Жених подумал, что братья Цукеры сняли бы дюжину фильмов только для того, чтобы показать грудь этой девочки. И… И оператор ракетной установки прикоснулся к кнопке.