Желание быть городом. Итальянский травелог эпохи Твиттера в шести частях и тридцати пяти городах - [26]

Вс, 23:26: В Дом Рафаэля (почему-то его игнорируют все указатели, значит, относительный новодел 1873 года, не реконструкция даже, но аттракцион), откуда великий гений всех времен и народов уехал еще тинейджером, я не пошел, хотя прогуливался мимо – вверх по улице, поднимающейся под углом 45 градусов. Хватило «Каса Россини» в Пезаро – не все, что гламурно выглядит в путеводителе, заслуживает времени и внимания.

Пн, 09:30: Второй в моей жизни после Венеции город полностью аутентичного ландшафта. Шишка Урбино

Урбино, который Вазари называет «именитейшим итальянским городом», превзошел все ожидания. Сначала долго мотаешься по тесному горному серпантину, достаточно продолжительно спускаясь в долину, в центре которой – город, похожий на живую скалу.

Так будут устроены многие средневековые города, сгруппированные внутри оборонительных стен, просто Урбино первый такой, поэтому все внове: кружение по спирали вокруг, выбор стоянки поближе к «дверям» из борги внутрь, штурм центра, куда я побежал, подгоняемый гончими своего любопытства, двигаясь все время вверх, мимо домов и арок «вводной части».

Исторический центр со всех сторон окружен воротами, за которыми начинается царство полнейшей вненаходимости. Этот «главный» Урбино полностью сохранил средневековость, растекающуюся по всем своим улочкам, похожим на провалы, куда приходится карабкаться, как по горам, но ничего не добавил из дурных привычек современности, вроде реклам (видимо, запрещены здесь) или обильного автомобильного движенья.

Полностью аутентичный градостроительный ландшафт, законсервировавшийся в собственном соку (обычно такими моностилистическими выстраивают стилизации да оммажи), вообще без каких бы то ни было исключений – как в той же Венеции, которую именно за эту вневременную тишину и люблю.

Машины в городе наверху, конечно же, есть, но их, разрешенных лишь местным, мало, и выглядят они исключением, а не правилом: бильярдными шарами, возникающими ассиметрично в разных концах уличного лабиринта, сходящегося на лысине центральной площади, несколько вытянутой в перпендикуляр урбанистической логике: не площадь, а шрам. И, как любой пик, даже если и плоский, неровной.

Я сейчас не про булыжник даже, которым Урбино местами вымощен, но про ощущение, зафиксированное Мандельштамом возле московского Кремля: «На Красной площади всего круглей земля // И скат ее твердеет добровольный…»³¹Внутри вненаходимости

Кирпичный, черепичный, обтертый до гладкости, но не обшарпанный, он же весь из головокружительных (так!) перепадов состоит. Все мои прежние средневековые города в других поездках были лобовыми – вставали сразу во весь рост и загромождали пространство: лабиринты улиц не растягивались в видимые удлинители, не были такими очевидными, вывернутыми наизнанку. Так ловкие умельцы одним движением выворачивают наружу плод граната, начинка которого давным-давно окаменела.

Хочется без высокопарности и котурнов, но как слог найти, чтобы вписаться в этот ритм? Старый Урбино почти мгновенно стекается к главным площадям – к Палаццо Дукале (Дворец герцогов Монтефельтро) и к площади Республики, которые по мере приближения к ним распускаются, точно бутоны, как это бывает при ускоренной съемке. Стянутые этими каменными полянами, торные улицы затем центробежно разбегаются вновь – каждая в свою сторону. И пока ты наверху, можно отслеживать все их, этих улиц, изгибы и, как у ужа, округлые движения.

Вероятно, отчасти такая схема была у средневековой Москвы с ее Кремлем, если бы она стояла не на холмах, но на горных пиках.

Москву тут вспоминаешь постоянно, с тех пор как покинул равнину у моря (Римини и Пезаро), может быть, и по принципу контраста, так как Кремль-то темно-красный, а от Урбино, несмотря на все его сдержанное, но многоцветье, воспоминание, накрывающее через пару часов, содержит только белый цвет, цвет бельм и выстуженного ветром пространства.

Точно это такой свадебный город, специально приспособленный под медовый месяц.

Во-первых, романтика возвышенных видов, открывающихся со всех смотровых площадок и укрепленных краев.

Во-вторых, воздух, взбитый как сливки.

В-третьих, относительное малолюдье (особенно вечерами). Здесь даже студентов местного университета совершенно не видно, хотя количество их (13 000), если верить последней переписи населения, практически равно количеству местных жителей (15 000)

В-четвертых, после того как зашел в городской собор и в княжеский дворец, пойти некуда. Впрочем, ходить в них можно каждый день (мечта).

Зато, в-пятых, можно с постоянным усилием (вверх, вниз) гулять по околотку, заучивая его наизусть, как какое-нибудь особенно плотное стихотворение.

Сретенка на букву У

На вершине покатой нерукотворной скалы есть рукотворная – замок герцогов Урбинских с перебором своих фасадов, и, думаю, эффект «белого города» возникает именно из-за архитектуры Палаццо Дукале, локомотивом вытаскивающего восприятие города за собой. К площади повернут не самый, кстати, эффектный фасад, но зато с неприметным музейным входом и выставочным залом. Сейчас в нем выставка ренессансных редкостей, билет на которую я купил в Пезаро (он входит в комплексный тариф вместе с местной Пинакотекой и Домом Россини, видимо, в расчете на то, что из города в город на выставку-то мало кто ломанется