Жаждущие престола - [56]

Слишком долгое ожидание «царя Димитрия Ивановича» угнетающе действовало на многих добросовестных его приверженцев. Тщетно князь Шаховской писал Молчанову в Самбор, умоляя его под именем Димитрия явиться в Путивль. Но Молчанов опасался участи Самозванца-Отрепьева и оставался в Польше, хотя перестал красить волосы в рыжий цвет и как-либо стараться быть на него похожим. Он снова отрастил свою черную бороду и стриг только голову коротко – на польский лад. Словом, он ждал, что предпримет король Сигизмунд.

Не зная, что делать дальше в своей борьбе против Шуйского именем Димитрия, Шаховской послал гонцов к другому самозванцу, «внуку» Ивана Грозного, Петру Федоровичу. Его выбрали терские казаки и хотели было присоединить к победоносному тогда «Димитрию Ивановичу» в качестве близкого родственника. Кто-то говорил подтихую, что он даже и не казак, а чей-то бывший холоп.

Но когда разнеслись слухи об убийстве боярами или поляками «настоящего», «доброго» царя Димитрия Ивановича, казаки с Терека, объединяясь частично с донскими казаками, пошли к Москве. Брали города и отдавали их на разграбление. «Царевич» Петр призвал еще запорожцев «добывать зипуны». Брали русские города не хуже татар. Стоял дикий вопль убиваемых и насилуемых жителей. Причем не обязательно это были бояре, дворяне или богатые купцы. Все центральные площади украшали виселицы, где висели трупы князей и бояр. Но могла лежать посреди улицы бедно одетая изнасилованная и задушенная девушка с посада. Или обезглавленный пьяным казаком ремесленник в луже застывшей крови.

«Его Величество царевич Петр Федорович» посылал впереди себя гонцов с грамотами, в которых для устрашения перечислял повешенных и убитых им: «Воеводу Сабурова, князя Петра Буйнусова, князя Григория Долгорукова, бояр Ефима и Матфея Бутурлиных, Алексея Плещеева, Савву Щербатова, Никиту Измайлова, Михайлу Пушкина и многих других кровопивцев, а моих изменников». И этот список настолько устрашал воевод, что они с легкостью сдавали города самозванцу. Но и те города, что не оказывали сопротивления, предавались разграблению, а люди избиению и резне.

Приблизившегося к Путивлю «царевича Петра» встретил мятежный князь Шаховской. «Царевич» был рослый, могучий мужчина с казачьими усами, золотой серьгой и золотой цепью на шее. На нем с трудом сходились борта боярского дорогого кафтана, туго перетянутого по отросшему животу парчовым поясом с саблей в золотых ножнах, усыпанных драгоценными камнями. Также разодеты были в бархатные кафтаны, вышитые жемчугом и самоцветными дробницами[69], царский атаман Бодырин, смуглый, горбоносый, с черной косой из-под бобровой шапки с золотой кистью, и молодой красивый синеглазый есаул Хмырь.

Князь Шаховской прочитал список знатных людей, казненных «царевичем» и позволил себе заметить:

– Ваше Величество, если вы лишите жизни всех воевод и бояр, то с кем станете управлять державой?

– А твое какое дело, князь? – грубо ухмыльнулся самозванец. – Я волен казнить и миловать кого захочу. Может, и тебя отправить следом за ними? – Он тяжко захохотал.

Шаховской побледнел. Угроза государя-холопа его взбесила. «Если войдем в Москву, – подумал смелый, самолюбивый князь, – я этого подлого хама обязательно убью. А если удасться занять престол, прикажу четвертовать».

Вечером, сидя при свечах над чертежами-картами Московии, князь Шаховской объяснял Петру Федоровичу обстановку. Военные перемещения, взятые и невзятые царем Шуйским города.

– Воевода Димитрия Ивановича Болотников в осаде находится, в Калуге, Ваше Величество. Дела его довольно плохи на нынешний день. – Князь ткнул пальцем в то место на чертеже, где кружком обозначалась Калуга.

– Болотников стоял уже у ворот Москвы, – сказал сердито самозванец. – Чего же он не взял ее? Сил у него вроде хватало.

– Его предали в самом начале боя рязанские предводители Ляпуновы.

– Ну вот видишь. А ты спрашиваешь, для чего я их всех вешаю? Иуды, христопрадавцы… Вешал и буду вешать. Помнишь, атаман, – обратился «Петр Федорович» к Бодырину, – как Ефросинья, дочь князя Бахтеярова, на коленях меня просила помиловать ее отца?.. А уж красива, слов нет. Темненькая, черноглазая, стройна, как тростинка… Они, Бахтеяровы-то, кажись, из крещеных татар… Словом, молит, просит… Я говорю: «Приходи ко мне в опочивальню, тогда и поговорим».

– Ну и как она? – сквозь зубы спросил Шаховской.

– Пришла. Хороша на перине-то оказалась, горяча, сладка… Ох, и отвел я душу, поиздевался над княжной, как хотел… А утром оделись, выходим из дома, а перед крыльцом ее отец смирно висит. Так эта гадючья порода вынимает откуда-то ножик наточенный и на меня – прыг… Я было опешил спросонья-то… Хорошо Хмырь рядом стоял, успел саблю выхватить да княжне голову смахнуть… Так и покатилась, ровно тыковка малая, прямо в грязь… Хо-хо-хо…

– Молодец есаул, быстро сообразил… – поощрительно сказал Шаховской. – А то достала бы Фроська Бахтеярова нашему царевичу-батюшке до горла, чтобы мы все делать-то стали бы?.. – лицемерно закручинился князь. Но «Петр Федорович» нисколько не смутился.

– Убила бы меня девка, сожгли бы ее на медленном огне. А вместо меня повел бы казаков на Москву атаман Бодырин, – спокойно пояснил он. – Лишь бы в Москву войти да всех московских бояр перевешать.