Жаждущая земля. Три дня в августе - [149]

— Хм, некогда мне, спешу!.. — улыбается Вацис и наконец добавляет — твердо, хозяйским тоном: — Так вот, ты, Шаруне, очистишь комнатку, а ты, маменька, приберешь. Завтра я их привезу. Пока!

Нырнув в автомобиль, захлопывает дверцу и, сделав круг по двору, исчезает за воротами.

Долго витает в воздухе запах бензиновой гари, не спеша расползается голубоватый дымок, уныло чернеет помятая шинами трава.

— Тьфу! — обретя дар речи наконец, сплевывает мать. — Чего стоишь столбом, отец! Совсем уж… А Шаруне тоже!.. Когда не надо, готова всем глотку перегрызть, а теперь как воды в рот набрала. Тьфу!

Все стоят, не поднимая друг на друга глаз, словно только что сообща совершили преступление.

— Тьфу! — мать сплевывает в третий раз и уходит в избу.

Отец подходит к Шаруне, вроде хочет ей что-то сказать, но только вздыхает и, шаркая сапогами, бредет в сад, низко опустив голову. Костлявая спина с торчащими лопатками сутулее обычного. Шаруне понимает — она должна найти ласковое слово для отца, побыть с ним, не оставлять его одного. Но она стоит не двигаясь и с ужасом чувствует, как ее покрывает холодная ледяная корка. Не первый день растет, затвердевает эта корка равнодушия ко всему на свете, все меньше в Шаруне тепла, от которого бы растаял лед.

Далеко в поле гудит комбайн. По дороге с рычаньем ползет трактор.

Воскресенье называется…

— Салют, киса!

Шаруне резко оборачивается. Рядом стоят два парня — нахалы с того берега. Парень с цепочкой на шее бренчит на гитаре, а другой, в сомбреро, галантно кланяется, приложив руку к сердцу.

— Мы давно собирались взять приступом твой замок, принцесса. Все не отваживались. Мы думали, его стережет девятиглавый змий, и как только мы подойдем…

Шаруне сердито отворачивается; опять они со своими глупостями!..

— Чего вам?

— Ты сердишься? Мы нанесли тебе оскорбление тогда, не так ли? Падаем на колени и слезно просим — одари нас улыбкой, принцесса.

Шаруне изображает ухмылку.

— Пленительно! Еще разочек…

— Надоело, — Шаруне поворачивает к крыльцу. — Чего вам надо?

— Прекрасная принцесса, нам нужен… Мы не смеем произнести это слово…

Снова бренчат струны, а парень с цепочкой торжественно заявляет:

— Нам нужен лук!

На этот раз Шаруне от души смеется.

— Лук?!

— Всего лишь лук… — униженно говорит парень в сомбреро. — Мы готовим пир, будем жарить шашлыки. Но без лука какой шашлык?

Шаруне заходит в палисадник, где по соседству с георгинами мать сунула и несколько головок луку. Вырывает молодые луковки вместе с перьями.

— Принцесса, мы приглашаем вас к нам.

— А вам не надоело?

Парни, по-видимому, давно не встречали такой несговорчивой девушки. Они растерянны.

— Пробьет час — зеленый лес и озеро запахнут шашлыками! — восклицает парень в сомбреро, а гитарист затягивает:

Если льва мы встретим,

Короля зверей,

Шкуру с него снимем —

Дайте нож скорей…

— До свидания, раскрасавица! — кричат они с луговины, и Шаруне бросает в дрожь — вот бы догнать их, этих разбитных парней, дурачиться с ними целый день, хохотать и веселиться на том берегу, а в сумерках сесть к костру и затянуть песню…

— О-хо-хо! Мы тебя ночью похитим! Где ты спишь? Которое твое окно?

«Правда, где я сплю? — горько думает Шаруне: у меня нет здесь своего окна. «Очисти комнатку…» Этими словами Вацис наглухо заколотил мое окошко».

Шаруне стоит перед дверью комнатки, не смея открыть ее. Уже много лет подряд это ее летнее убежище, безмятежное, полное запахов детства, аромата садовых цветов на столике у окна. Странное дело, пожив здесь, в этом уютном спокойствии, она принималась тосковать по большому и шумному миру — по бойкой трепотне, шипенью кофейных автоматов, постоянной спешке и желанию забыться. Но пробегал месяц-другой, и Шаруне вдруг начинало недоставать этого укромного убежища; в пятницу она втискивалась в автобус и, стоя на одной ноге, катила за девяносто километров на поиски того, что давно утрачено. Находила или нет, по каждый раз возвращалась с родного хутора с малой толикой богатства, которого не взвесишь и не измеришь. Что же она возьмет с собой в дорогу сейчас? Затоскует ли теперь хоть когда-нибудь по родному дому? «Очисти комнатку…»

Вот кровать, на которой провалялась все утро, но Шаруне больше на нее не ляжет. Даже стул отодвигает в сторону и потерянно окидывает взглядом каждый предмет, пока не замечает в углу клетчатую дорожную сумку.

— Что тебе в голову взбрело? — через полчаса спрашивает с порога мать.

Шаруне стоит перед зеркалом и молчит, даже не обернется. Подкрасив губы, берет большую и легкую сумку.

— Уезжаешь? Вот те здрасте!..

Шаруне не собирается ничего объяснять, только спрашивает:

— Где отец?

— Может, у коровы… Не знаю. Послушай, Шаруне…

— Я поехала, мама.

— Подожди, положу что-нибудь в дорогу…

Покачав головой, Шаруне уходит через сад. Думает: этой тропой утром проводила Стяпонаса; поезд уносит его куда-то… Дайнюс будет ждать ее вечером; нет, кто-нибудь ему скажет, люди-то видят все; наверно, Домицеле поспешит доложить, с радостью доложит. А что скажет Дайнюс? Зачем она назначила ему свидание? Ах, не стоило, не стоило… Сама не понимает, что с ней вчера творилось. А что творится сегодня? Она словно перед высоким порогом, который надо перешагнуть и идти дальше, не опуская головы.