Жажду — дайте воды - [3]
Душная ночь. Мне не спится. Я жду рассвета.
Наш эшелон ползет по левому берегу Аракса. Ползет, будто жмется к земле, будто боится ее, опаленной зноем.
Касаюсь железной ручки, и меня жжет огнем.
Колеса скрежещут, стонут. Неужели мы такие тяжелые? Ребята, тесно прижавшись друг к другу, улеглись на двухъярусных нарах. Ехать сидя невозможно. Только Серожу повезло — с его росточком хоть сиди, хоть лежи.
Все разговаривают. О чем? Я не прислушиваюсь. Едем. А куда? Ах да, война же. Наш политрук — худощавенький парень, с чуть подхриповатым голосом. Я спрашиваю у него, почему нам не дают оружие.
— Задавать такие вопросы запрещено!
— Почему? — удивляюсь я. — Будь у нас оружие, мы бы учились… А то ведь бездельничаем…
Ну, и чтоб мы не бездельничали, нам дали потрепанную книжицу..«Строевой устав» называется.
— Читайте, учитесь…
Читать в нашем вагоне политрук приказал мне. Делать нечего, уселся я поудобнее и громким голосом отбарабанил весь устав, чем и заслужил похвалу политрука.
— Товарищ политрук, — сказал я, подбодренный его похвалой, — выдайте нам хоть одну винтовку. Ведь никто из нас еще в руках не держал оружия.
Политрук только плечами пожал и удалился.
Серож протянул мне кусок гаты[1].
— Это из дома…
Гата как камень. С трудом разжевываю остатки того, что хранит запахи наших гор.
Девятнадцатое июля. Политрук сообщает, что идут тяжелые бои под Киевом. Серож смотрит на мои ноги.
— Сними-ка башмаки, я залатаю.
В Махачкале нас привели в какую-то воинскую часть — дали поесть. Впервые в жизни я попробовал рыбного супу. И впервые увидел своими глазами мороженое мясо. Удивился, как его можно употреблять в пищу. Серож усмехнулся:
— Еще не такое увидишь…
Мне жаль Серожа, уж очень он тщедушный.
Колеса вагонов мерно перестукиваются…
Пересекали Волгу. Кажется, где-то возле Саратова это было.
Вот и Чкалов.
Каждый день шлю письма домой. Может, хоть одно из десятка дойдет?.. Барцик тоже пишет: «Ах, милая мама…»
Серож не пишет писем. Я упрекаю его, уговариваю. А он знай отмахивается:
— Ну чего писать-то?..
На одном из полустанков Серож раздобыл деготь.
— Смажьте ваши башмаки, — сказал он нам. — Чтоб не трескались…
Бесконечная, необъятная степь. Мы все едем и едем… И Чкалов остался позади. Это бывший Оренбург. Здесь умер и похоронен Ваан Терян[2].
Барцик шумно вздохнул. Серож ухмыльнулся:
— О чем горюешь?..
Жара стоит изнуряющая. У Барцика от жажды все губы потрескались. Мы без конца пьем, как нализавшиеся соли бычки. Серож орет:
— Не пейте эту воду! В ней микробы!..
На одной из станций он добыл целое ведро кипяченой воды. Здешнюю воду сырой пить нельзя.
Серож уберег нас от расстройства желудка.
Необыкновенны закаты в степи. Любуйся — не налюбуешься. Сегодня двадцать седьмое июля. Через пять месяцев и один день мне станет восемнадцать лет. Записки мои полны ужаса.
Вот мы и на Балхаше. С севера к нему подошли.
Зной здесь, как в пустыне, вперемежку с пылью. Меднорудный Балхаш — городок небольшой. Он прижат к берегу озера, словно бы наполненного кипятком.
Нас расквартировали в одноэтажном бараке. Спим на полу, подстелив под себя шинели.
Роты распределили по рудникам и медеплавильням. Артиста Хачика Мкртчяна поставили поваром, сапожника Серожа — санитаром, а Саша Минасян у нас за электромонтера. Ладит проводку и качает головой:
— Я вовсе и не устаю…
Андраник правит доставшуюся ему в наследство от отца-парикмахера бритву.
— У меня работка царская!..
Барцика жалко. Он возвращается из рудника разбитый, измученный, но и ему вскоре повезло: Арутюнян помог, направил Барцика в хлеборезку.
Уж очень пустынный город, какой-то голый. Здесь только-только посадили деревья, получилось что-то вроде чахлого парка.
Нас сводили в баню, после чего дали увольнительные в город до десяти вечера.
В парке стайки девушек. Это все эвакуированные из западных областей страны. В легких летних платьях, привлекательные и манящие. Мы смешались с ними. Я облюбовал себе синеглазую, золотоволосую девушку.
— Меня зовут Шурой, — сказала, она.
Белая, как лилия. Высокая, носик ровный, взгляд прямой, открытый.
Мы прошли аллеями. Шура смеется, как птица… Шура плачет.
— Там, в родном Смоленске, я оставила свою жалость…
Губы Шурины пахнут айвой.
— Шура!..
— А?..
В часть я вернулся поздно. Прилег рядом с Серожем. Он двинул меня в бок:
— Чего плачешь?..
Я и сам удивился, что плачу. Передо мной наши далекие горы.
— Прости меня, прости, Маро…
В ушах звенит Шурин голос:
— А?..
Здесь только озеро и Шура, мое утешение. Песок горячий-горячий.
Ночь. Я сказал Шуре:
— Завтра уходим…. Она вздрогнула.
— Писать будешь?
— Нет, не буду. Прости меня, Шура, прости!..
Ее синие глаза наполняются слезами, и я вижу в их блеске свое растерянное лицо.
— Прости, прости!..
Утро. Мы уезжаем. На станцию пришла и Шура.
— Еще встретимся!..
Я пожал плечами. Кто знает, может, и встретимся.
Она уверенно посмотрела мне в глаза.
— Обязательно встретимся!..
Отсюда нас переправляют на север, в Караганду.
Меня зовут к комиссару батальона. Я обнимаю Шуру за плечи и… убегаю.
Сегодня девятнадцатое августа. Через четыре месяца и девять дней мне будет восемнадцать. Записки мои да будут о добре.
Герой Социалистического Труда, лауреат Государственной премии республики Серо Ханзадян в романе «Царица Армянская» повествует о древней Хайасе — Армении второго тысячелетия до н. э., об усилиях армянских правителей объединить разрозненные княжества в единое централизованное государство.
Серо Ханзадян — лауреат Государственной премии республики, автор книг «Земля», «Каджаран», «Три года 291 день», «Жажду — дайте воды», «Царица армянская» и др. Предлагаемый роман талантливого прозаика «Мхитар Спарапет», выдержавший несколько изданий, рассказывает об историческом прошлом армянского народа — национально-освободительном движении впервой половине XVIII века. В тяжелую пору испытаний часть меликов и церковной знати становится на путь раскольничества и междоусобной борьбы. Мхитар Спарапет, один из народных героев того времени, сумел сохранить сплоченность армянского народа в дни тяжелых испытаний и возглавил его в борьбе за независимость своей родины.
В книге рассказывается о судьбах мужчин и женщин, живших в разное время на территории Киевской Руси, Речи Посполитой и Российской империи. Они были далеко не идеальными и безгрешными людьми, нарушали христианские заповеди, убивали и обманывали, лжесвидетельствовали и грешили в личной жизни, но искренне раскаялись и в дальнейшем своей праведной жизнью, подвигами или мученичеством заслужили причисление к лику святых. Книга написана на основе летописей, хроник, архивных документов, преданий и исследований историков.
Многогранная дипломатическая деятельность Назира Тюрякулова — полпреда СССР в Королевстве Саудовская Аравия в 1928–1936 годах — оставалась долгие годы малоизвестной для широкой общественности. Книга доктора политических наук Т. А. Мансурова на основе богатого историко-документального материала раскрывает многие интересные факты борьбы Советского Союза за укрепление своих позиций на Аравийском полуострове в 20-30-е годы XX столетия и яркую роль в ней советского полпреда Тюрякулова — талантливого государственного деятеля, публициста и дипломата, вся жизнь которого была посвящена благородному служению своему народу. Автор на протяжении многих лет подробно изучал деятельность Назира Тюрякулова, используя документы Архива внешней политики РФ и других центральных архивов в Москве.
Константин Петрович Победоносцев — один из самых влиятельных чиновников в российской истории. Наставник двух царей и автор многих высочайших манифестов четверть века определял церковную политику и преследовал инаковерие, авторитетно высказывался о методах воспитания и способах ведения войны, давал рекомендации по поддержанию курса рубля и композиции художественных произведений. Занимая высокие посты, он ненавидел бюрократическую систему. Победоносцев имел мрачную репутацию душителя свободы, при этом к нему шел поток обращений не только единомышленников, но и оппонентов, убежденных в его бескорыстности и беспристрастии.
Память… – это то, что всегда с нами, и единственное, что нельзя отнять у человека. Лучший способ бережно сохранить ее в мельчайших подробностях – это вести дневник. Так и поступила автор этих трогательных записок длиной в жизнь – Т.И. Гончарова. Много лет она заносила на бумажные страницы свои мысли, страхи, радости, переживания, события, происходящие с ней и страной, в которой жила. Благодаря таким сохраненным воспоминаниям, мы имеем возможность оглянуться назад и стать свидетелями событий давно ушедших дней. Да, дневник написан не профессиональным писателем, зато он искренен и откровенен, потому что велся лично для себя и не был предназначен для чужих глаз.
Воспоминания видного государственного деятеля, трижды занимавшего пост премьер-министра и бывшего президентом республики в 1913–1920 годах, содержат исчерпывающую информацию из истории внутренней и внешней политики Франции в период Первой мировой войны. Особую ценность придает труду богатый фактический материал о стратегических планах накануне войны, основных ее этапах, взаимоотношениях партнеров по Антанте, ходе боевых действий. Первая книга охватывает период 1914–1915 годов. В формате PDF A4 сохранен издательский макет.
«Собственные записки» Н. Н. Муравьева-Карсского охватывают период с 1829 по 1834 годы. Автор рассказывает в них о своей дипломатической миссии по урегулированию кризиса между Египтом и Турцией, приведшей в итоге к подписанию блистательного для России Ункяр-Искелесийского договора 1833 г. Значительное место уделено руководству штабом 1-й армии (1834-1835). Повествуя о малоизученном и поныне периоде отечественной истории, подробные и обстоятельные дневниковые «Записки» одного из самых разносторонне образованных и талантливых генералов эпохи Николая I погружают читателя в атмосферу внешнеполитической и придворной жизни Российской империи второй четверти XIX столетия.