Жажда справедливости. Избранный - [19]

Внезапно на него нахлынула буря чувств, появилась мысль. Виталий быстро прошел в свою комнату, выдернул из стопки бумаги, лежавшей на столе, чистый лист и начал писать. Он торопился, страх потерять мысли подстегивал его. Ручка скользила по бумаге, оставляя за собой корявые понятные одному ему буквы…

Оторван от мира, оставлен покоем,

Избавлен от счастья навек,

Я, ставший чужим, превращенный в изгоя,

Ступил на безжизненный брег.

Здесь всё неизменно и мраком покрыто.

Хрустальные льдины вокруг.

Любови здесь нет, это чувство забыто,

Здесь холод— и недруг, и друг.

Он остановился. На некоторое время рука застыла над бумагой. Он подумал и продолжал:

Бесплодная почва, холодные взгляды

Забытых судьбою людей.

На всё это неба созвездий плеяды

Взирают с вершины своей.

Оставлен покоем, ступая по соли,

Бегу от холодной судьбы.

Я б меньше страдал от физической боли

И более б жизненнен был.

О, как бы хотелось забыть и забыться,

Уйти от реальности прочь.

Уйти в Никуда и в Ничто обратиться,

Уплыть бледным призраком в ночь.

…После схватил тут же рядом лежавший дневник. Открыв его, начал писать: «Нечто довлеет надо мною. Я не могу понять, что это. Чувство тревоги не отпускает. Сегодняшний день, не успев еще начаться, как следует, уже получил некое образное обозначение. Я точно уверен,— какое-то событие грядет сегодня. Случится новое. Это сильное чувство, пожалуй, я могу сравнить с тем, когда стоишь в степи, и на тебя несется со страшною силой ураган. Ты не можешь избежать его. На грудь будто бы положили плиту. Ты весь в ожидании удара. Да, вроде похоже. Близость острой стали к груди еще можно сюда отнести. Никогда ничего подобного не испытывал».

Часы пробили восемь раз. Виталий оторвался от дневника, закрыл книгу. Оделся и вышел из квартиры.

Валил густой снег. Он залеплял очки, попадал в глаза. Серебрякову нравилась такая погода. Она успокаивала, вселяла в душу уверенность.

Дворники, приступившие к своим обязанностям ранним утром, сейчас старательно разгребали остатки ночных заносов на тротуарах. Пешеходы с весьма озабоченными лицами спешили по своим делам. По дорогам медленно ползли автомобили с включенными огнями. Невдалеке от Виталия, когда он проходил мимо коммерческого киоска, водитель одной импортной машины чуть ли не наехал на пытавшуюся перескочить улицу в неположенном месте пожилую женщину. Водитель, видимо, пребывал в дурном настроении. Он тут же выскочил из машины и крикнул:

—Куда лезешь, старая дура?!

После прибавил длинную фразу, состоявшую из непечатных слов и поминавшую чью-то мать. Женщина побежала еще быстрее, а водитель, исчерпав запас ругательств, сел в машину и поехал дальше.

Подошел пятьдесят третий автобус. Серебряков вошел в салон. Автобус тронулся медленно, будто был перегружен. «Никто не заботится о пассажирском транспорте,— подумалось Серебрякову,— всё, что не приносит дохода, что находится на дотации, не нужно муниципалитету. Действительно— они-то ездят на машинах и до транспортного хозяйства им нет никакого дела».

У остановки появился странного вида гражданин с козьей бородкой и усами, залепленными снегом. Гражданин вынул из кармана огромных размеров носовой платок сомнительной чистоты и вытер лицо. Криво усмехнувшись, сказал, неизвестно к кому обращаясь:

—Бесплодная почва, холодные взгляды… Хе-хе. Кто бы мог подумать. И на кой черт ему понадобилось здесь остановиться? Такая мерзкая погода! Хуже и представить ничего нельзя.

—Ну, ты это зря, Ипполит,— услышал рядом с собою гадкий гнусавый голос гражданин с бородкой и обернулся.

Сзади, пристроившись на заснеженной лавке, сидела личность, по поганости, пожалуй, даже превосходившая бородатого. Эта личность была без шапки, а ее рыжие прямые волосы засыпал снег.

—Виконт,— человек с бородкой сунул руки в карманы,— я не выношу подобной погоды. Она мне навевает грусть.

Рыжий вытащил из-за пазухи толстую сигару, зажег ее неизвестно каким способом и задымил. Выдохнув дым, сказал:

—Сир приказал не спускать с него глаз. Так-то ты ему повинуешься? А, Ипатич?

—Никуда он не денется.— Названный Ипполитом стряхнул с усов снег и глубоко вздохнул.— У меня всё под контролем.

—Я вообще не понимаю, почему ты волнуешься, Виконт,— послышался рядом женский голос. И прямо из воздуха появилась женщина, очень бледная с голубыми глазами, одетая в белую короткую, перетянутую в талии ремнем кожаную куртку.

—Вот именно,— подтвердил Ипполит.— Всё будет путем.— Потом, помолчав, прибавил: —Ну-с, я пошел. Одно дельце имеется у меня.

И пошагал прочь от остановки.

—Интересно,— сказал Виконт,— что сделалось с Козловым? Он не влюбился, часом, а, Вельда?

—Не знай,— ответила обладательница кожаной куртки.— А погода действительно паршивая. Такая влажность! И что монсеньору здесь понадобилось?

—Узнаем вскоре,— ответил Виконт.— Какая красота! Ничего не видно! Такая погода имеет свое очарование. Снег глушит звуки. Хочется думать,— покой существует, не смотря на то, что существование, которое мы влачим, говорит об обратном.

—Не скажи.— Вельда носком своего кокетливого ботинка ударила в снег.— Меня озноб берет. Почему не Париж, почему Самара? Так и простыть не долго. Пойдем, сир хочет видеть тебя.