Жажда над ручьем - [5]
Ш у р а (вытирая руки передником). Мое любимое занятие — бить посуду. Блюдо — надвое.
С т о р о ж е в. Говорят, к счастью.
Ш у р а (весело). Так давайте весь дом перебьем…
С т о р о ж е в. Можно склеить половинки «беэфом».
Ф и л и п п. Склеенные половинки — отнюдь не новое целое. Тетя Шура, я бы переварил чего-нибудь, а? Винегретик, к примеру?
З а т е м н е н и е.
Ночь. Берег реки.
Ш у р а и В а р я одеваются после купания, причесываются.
Ш у р а. Не сиди на земле, сыро.
В а р я. Обожаю ночью купаться.
Ш у р а. У тебя все наоборот.
В а р я. Потому что страшно. И никакого дна вообще нет.
Ш у р а. Тебе бы рыбий хвост, и совсем — русалка.
В а р я. Слушай, мама, а тебе который из двух больше нравится?
Ш у р а. Встань с земли, простудишься.
В а р я. Мужчина должен быть победителем.
Ш у р а. Ох, Варька, Варька! Надень туфли, идем.
В а р я. Я босиком. Ты бы слышала, как он тогда с профессором говорил в университете!.. Как удав с кроликом. Сильная личность!..
Ш у р а. Откуда в тебе столько пошлости?!
В а р я. Не пошлость, а просто я говорю вслух то, что не принято. Прилично, неприлично — вот это как раз и пошло. И несовременно.
Ш у р а. Уж ты-то современная, куда там!
В а р я. Ну а что в этом Сторожеве хорошего? Молчальник какой-то. Далеко не пойдет.
Ш у р а. А победители умеют любить что-нибудь, кроме самих себя?
В а р я (веско). Мама, даже в Большой Советской Энциклопедии про любовь ничего не сказано. Не будем строить иллюзий.
Ш у р а (просто). Наверное, я и вправду старомодная. Идем.
В а р я (обнимает ее). Шура ты моя наивненькая!
Ш у р а. Ты еще скажи — глупенькая… Терпеть не могу, когда сочувствуют.
Уходят.
Тот же берег, чуть подальше. Костер.
С т о р о ж е в, Б о р з о в, Ф и л и п п.
Б о р з о в. На огонь налим отлично идет.
Ф и л и п п. Заметят костер — шум будет.
Б о р з о в. Трешкой откупимся, налим того стоит.
Ф и л и п п. Тут не то что налимов, пескарей сроду не бывало.
Б о р з о в. Неважно. Удят не для того, чтобы рыбу поймать.
Ф и л и п п. Не люблю ничего делать так, для балды.
Б о р з о в. Интересно, а о нас-то вы что думаете?
Ф и л и п п. Я хлеба принесу, на него плотва хорошо клюет. (Ушел.)
Пауза.
Б о р з о в. Для балды… Слушай, Борька, а ведь с нами что-то такое происходит, а? Черт его знает!
С т о р о ж е в. Ты о чем?
Б о р з о в. Впрочем, миражам свойственно скоро рассеиваться… (Пауза.) Ты давно развелся?
С т о р о ж е в. Там было совсем другое.
Б о р з о в. Мы с тобой всегда разными были.
С т о р о ж е в. Пожалуй… (После паузы.) Я хотел поговорить с тобой об этом проекте.
Б о р з о в. Вник?
С т о р о ж е в (достал из кармана несколько густо исписанных листков бумаги). Я тут кое-что записал.
Б о р з о в (берет их у него, просматривает). Двенадцать страниц?! Однако… И про что это все?
С т о р о ж е в. Прочти. Не сейчас, конечно.
Б о р з о в. Непременно. А все-таки?
С т о р о ж е в. А ты-то сам к проекту ничего не имеешь?
Б о р з о в (рассмеялся). Имею. Я буду его осуществлять, с твоего разрешения. И при твоем участии. Кстати, не забудь — в четверг ты идешь к Белову, я договорился с ним. Хочет сам тебя прощупать, уж не подкачай. Дядя он не вредный, все понимает, но — не прост, учти.
С т о р о ж е в. Я хотел бы, чтоб ты сперва прочел это. До того, как мне идти к Белову.
Б о р з о в. Конечно. (Подсел ближе к огню, пролистывает записи Сторожева.) Ночь, река, луна сияет, лягушки квакают, рядом две удивительные женщины! Так нет же, тебе все равно неймется, деятелю! (Читает.)
К костру подходят Ш у р а и В а р я.
В а р я. Много наловили?
Ш у р а. А мы роскошно искупались, вода совсем теплая. Сторожа бы костер не заметили.
В а р я (подсела к костру). Обожаю огонь.
Ш у р а (Сторожеву). Она — отчаянная.
В а р я. Просто я все веселое люблю. Если и боюсь чего — скуки. Ненавижу, когда скучно!
С т о р о ж е в. И часто бывает?
Ш у р а. А нам в юности не скучалось. (Сторожеву.) Правда?
В а р я. Еще бы!
Ш у р а. Это правда!
В а р я. А почему?
Ш у р а. Как тебе сказать…
В а р я. То-то!
Ш у р а (огорченно). Как серьезное — так ей скучно…
Б о р з о в (отрываясь от чтения, в сердцах). Семнадцать пунктов! И все в одну дуду!.. Нерационально, дорого, не там, не так, не продумана проблема энергетической базы, отдаленность от потребителя, трудности снабжения… Все подверг сомнению! Какая-то детская арифметика!
С т о р о ж е в. Я инженер, привык считать.
Б о р з о в. И за цифрой ничего не видеть! Эх ты, провинциал мой дорогой! Испугался масштабов! Ты привыкай, Борька, привыкай! Не сквалыжничай! Научись смотреть на солнце не мигая.
В а р я. Опять о делах!.. Дня вам не хватает?!
Ш у р а. Они мужчины, Варя, в этом их несчастье.
Б о р з о в (Сторожеву). Ко всему прочему, ты, наверное, думаешь, что первым сказал «эврика»? Извини меня, Боря, и до тебя нашлись любители ловли блох. Поверь им, так и по улице ходить небезопасно — вдруг кирпич на голову свалится? Как же, по закону всемирного тяготения, все очень научно. Кажется, поутихли наконец, как тут, чудо-юдо, ты объявился! (Горячась.) А инженер — это арифметика плюс дерзость! Плюс фантазия, Борис! И — риск! Чудной ты мужик, Борька, — все подсчитал, а того, что у черта на куличках, на вечной мерзлоте, в безлюдье, вымахает такая громадина, — не учуял! Комбинатище мирового класса! Что минерал, который три миллиона лет мерз себе подо льдом и в ус не дул, пойдет в дело! Что мы тобой отгрохаем там город с горячим водоснабжением и кафе-молочными. Можно даже с театром оперетты, пожалуйста! За Полярным кругом, у белых медведей! Единственный в мире в таких широтах! Плюс фантазия, Боря, плюс фантазия! Мелочность нам не с руки.
Пьеса Ю. Эдлиса «Прощальные гастроли» о судьбе актрис, в чем-то схожая с их собственной, оказалась близка во многих ипостасях. Они совпадают с героинями, достойно проживающими несправедливость творческой жизни. Персонажи Ю. Эдлиса наивны, трогательны, порой смешны, их погруженность в мир театра — закулисье, быт, творчество, их разговоры о том, что состоялось и чего уже никогда не будет, вызывают улыбку с привкусом сострадания.
«Любовь и власть — несовместимы». Трагедия Клеопатры — трагедия женщины и царицы. Женщина может беззаветно любить, а царица должна делать выбор. Никто кроме нее не знает, каково это любить Цезаря. Его давно нет в живых, но каждую ночь он мучает Клеопатру, являясь из Того мира. А может, она сама зовет его призрак? Марк Антоний далеко не Цезарь, совсем не стратег. Царица пытается возвысить Антония до Гая Юлия… Но что она получит? Какая роль отведена Антонию — жалкого подобия Цезаря? Освободителя женской души? Или единственного победителя Цезаря в Вечности?