Жажда. Фокс Малдер похож на свинью - [7]

— Видел.

— Что он тебе говорил?

— Ничего. Про вас спрашивал.

— Что ты ему сказал?

— Сказал, что вы болеете.

— Болею? Ну и дурак! Надо было сказать ему правду. А то он тебя сожрет. Особенно когда станет директором.

И я больше не забывал, как зовут нашего завуча. Потому что Александр Степанович оказался прав. Аркадий Андреевич действительно стал директором. Не знаю — может, этого друга-министра назначили куда-нибудь не туда или Александр Степанович сам решил, что домашние вина будут лучше утолять его жажду. Отец говорил в детстве, что есть такое хорошее южное вино под названием «Массандра». Не знаю почему, но я запомнил, как оно называется. Мне казалось, что оно должно быть вкуснее мороженого. Может, директор отправился к сыну, чтобы пить именно это вино. Не знаю. Мне он сказал, чтобы я не бросал рисовать. Иначе он приедет и лично оторвет мне голову. Вернее, он сказал — башку.

— Ты меня понял? Не дай Бог тебе бросить. Я тебе тогда не только башку оторву.

Но он не приехал. Я перестал рисовать почти сразу, потому что надеялся, что он говорил правду. Ждал его еще несколько месяцев. Но оказалось — туфта. Скорее всего он даже не помнил моего имени.

А Аркадий Андреевич немедленно взялся за мое воспитание. Поэтому, как только пришла повестка, я первым отправился в военкомат. Никто ведь не знал, чем все это закончится. Тем более что Эдуард Михайлович меня тогда уже совсем достал.

— Слышь, Костя! — крикнул мне Генка прямо в ухо, когда тронулся бэтээр. — А хочешь, мы твоему отчиму приедем после дембеля и оторвем яйца? А, Пашка? Оторвем яйца этому мудаку?

Я помотал головой, потому что мне не хотелось перекрикивать шум двигателя. К тому же с нами ехал этот непонятный капитан из штаба дивизии. И с ним еще прапорщик Демидов. Этот вообще никогда не садился к нам в бэтээр.

Генка тоже посмотрел в их сторону, потом нагнулся ко мне и снова заорал в ухо:

— Разведчики долбаные, блин! К чеченам едут делить бабки — кому сколько достанется, если мы не будем Старопромысловский бомбить. У них там эти долбаные нефтяные качалки.

Я посмотрел в сторону капитана, но тот вряд ли мог слышать Генку — слишком далеко сидел. Прапорщик Демидов слушал трофейный плейер. За два дня до этого ребята поймали снайпера и сбросили его с пятого этажа. А плейер отдали Демидову. С ним лучше было дружить. Он еще до армии работал снабженцем.

— Ну что, воин, — крикнул Генка Сереге, — долго будешь с люком мозги долбать?

— Он не открывается.

Серега изо всех сил дергал за ручку.

— Подвинься на фиг! Смотри сюда. Вот так это надо делать. Понял?

Генка открыл люк и опять засмеялся над Серегой.

— Не получается у тебя ни фига. Смотри, отстрелят одно место. С чем поедешь домой? Рожком от автомата будешь баб тыкать? Эй, эй, туда не садись! Давай сюда. Высунься-ка из люка.

Серега уставился на него, как на привидение.

— Чего вылупился? Давай вылазь, тебе говорят.

— Там же снайперы.

— Ну и что? А ты хотел здесь сидеть? Вылазь давай, я тебе говорю. Сейчас будем развалины проходить. Тут духи всегда сидят со своими «шмелями». Если граната в корпус попадет, хоть тебя из бэтээра живым выкинет. Тогда вернешься и вытащишь нас. Понял? Тех, кто шевелится, вытаскивай первыми. Слышал меня? Давай на броню.

Серега наполовину высунулся из люка и напряженно застыл. Генка припал к смотровой щели.

— Подползаем к развалинам! — закричал он в рацию. — Как слышите? Уснули там на фиг, что ли? Подходим. Прикройте нас, если что. Осталось двести метров… Сто пятьдесят… Сто… Вроде бы все нормально… Кажется, никого тут нету… Осталось пятьдесят метров… Почти прошли… У нас здесь все тихо… Что? Нет, все нормально, я говорю… Тихо у нас, тихо…

Грохот был такой, что я вскочил на ноги. Вскочил и тут же упал. В голове от удара звенело, как внутри колокола. Перед глазами лежала пустая бутылка. Рядом с нею еще одна. Я задел их рукой, и они стукнулись друг о друга. На полу лежать было хорошо. Пол был прохладный. Я прижался щекой к линолеуму и закрыл глаза. Только не шевелиться…

В этот момент кто-то опять заколотил в дверь. Похоже, били ногами. Прямо мне по башке.

Я сел, открыл глаза и очень медленно стал подниматься. Главное — не делать резких движений. Чтобы не вырвало. Потому что убрать будет очень трудно. Я не смогу нагнуться несколько раз.

В дверь снова стали громко бить. Куда они так торопятся? Думают, что я скорый поезд?

Чтоб они сдохли, те, кто приходит к тебе по ночам и пинает твои двери ногами. Сколько времени вообще сейчас? И какое число?

Чтоб у них отвалились ноги.

— Привет! — сказал Генка, когда я открыл дверь. — Ну и рожа у тебя, Шарапов.

Я хотел посмотреть на себя в зеркало, но потом вспомнил, что отнес его к Ольге дней десять назад. Или двенадцать.

— О, как тут у нас все запущено! — сказал он, проходя в комнату. — Пациент скорее мертв, чем жив. А я думаю: чего ты двери не открываешь?

— Садись вон туда.

— Да нет, командир. Я лучше пешком. Жена только-только мне эти джинсы купила.

— Пошел ты! — сказал я, снова опускаясь на пол.

— Ты что, совсем никакой?

— Отвяжись, говорю. Не видишь — мне плохо?

— Вижу. Давно забухал?

— Не знаю. Недели две. Какое сегодня число? И вообще ты почему ночью приехал? Сейчас ведь еще ночь?