Жаворонки в снегу - [2]

— Ты чего? — смутился Лешка, оглядывая себя.

— Да так просто, ты немножко смешной сейчас. Привыкла видеть тебя в фуфайке и думала, что ты толстый, а ты вот какой...

— Это какой же? — У Лешки потеют ладони, и билеты становятся влажными.

Наташа выключила на плите газ и, слегка прищурив глаза, выдохнула быстро, решительно:

— Да такой вот... хороший!

3

Театр переполнен, в зале душно. Наташа обмахивает лицо тоненькой книжечкой — программкой. Лешка сидит очень близко. Его плечо рядом с ее виском, голова наклонена к Наташе. Сзади раздраженный шепот: «Прилип к ней, дубина, и, как стена, ничего за ним не видно!» И тот же голос уже над самым ухом шепчет заискивающе-ласково: «Молодой человек, будьте настолько любезны, немножечко в сторону, пожалуйста». Лешка отодвигается, глядит в бинокль. Они сидят близко, в шестом ряду, но Лешке почему-то вздумалось взять бинокль.

В антракте Лешка вышел курить с ребятами, а Наташа осталась сидеть одна, листала программу, вертела в руках перламутровый бинокль с розовенькими, как у котенка, глазками. Вернувшись, Лешка принес в обеих руках мороженое и конфеты.

— Ну зачем ты, Леш! — сказала Наташа.

Но так как у Лешки руки заняты, она откидывает гладкое сиденье его кресла и берет мороженое. И снова Лешка наклоняется к ней, и снова за спиной тот же голос, вначале раздраженный, а затем заискивающий, просящий немного подвинуться в сторону.

После спектакля Наташа удивлялась, глядя на толкающихся зрителей, на эту торопливую людскую сутолоку. Смешные и странные люди! Куда они так спешат, бегут, словно в театре пожар? А вот они с Лешкой совсем не торопятся, хотя ехать им дальше всех.

Взявшись за руки, они пошли медленно по затихающим улицам города, освещенным яркими неоновыми огнями реклам, матовыми шарами фонарей, разноцветными от абажуров окнами зданий.

Ушел последней автобус, опоздали на поезд. Следующий будет через три часа.

— Что же делать? — спрашивает Наташа, садясь на скамейку. — Будем ждать? Ой, как хорошо, тепло так!..

— А можем и прогуляться. Подумаешь, пять километров! Ты не устала? — Лешка присаживается рядом, берет ее руку.

Наташа подымается, говорит торопливо и так, словно пытается в чем-то успокоить Лешку:

— Пойдем, пойдем! Пять километров, подумаешь...

И быстро убегает вперед, спрыгивает с платформы, балансируя руками, проходит по рельсам, блестящим в темноте. Лешка догоняет ее, снова берет за руку, и они идут дальше по черным ребристым шпалам. Ни Наташа, ни Лешка не относятся к людям робким, неразговорчивым, но сейчас почему-то не хочется говорить. Как хорошо идти вот так, молча, даже не думать ни о чем! Если бы еще закрыть глаза, — тогда кажется, что не идешь, а летишь быстро-быстро!

Лешка, несильно сжимая ее руку, уверенным голосом пропел: «И звезда с звездою говорит...» А у Наташи где-то внутри тепло и мягко отозвалось: «И ладонь с ладонью говорит...» Наташа вырвала руку и снова побежала. Лешка быстро догнал, схватил ее за плечи.

— Нет, теперь не уйдешь.,.

— А я и не бегу, — тихо отозвалась она. И тут же спросила: — Леш, ты когда-нибудь прыгал с парашютом с вышки?

— Конечно, прыгал, а что?

— Да так, знаешь, дух захватывает. — Они помолчали. — Ну, пойдем, — тихо сказала наконец Наташа.

Лешка молча повернул ее к себе. Она тревожно поглядела на него. Глядит и не видит Лешки, только чувствует сквозь платье его широкую теплую ладонь, слышит утомленное, прерывистое, как весенний ветерок, дыхание.

4

Вот какая бывает весна. Вчера жаворонки и подснежники, яркое солнце и небо в густой синеве, а сегодня вдруг задул холодный сырой ветер и полетели сердитые белые мухи.

Снег валил трое суток подряд. Даже зимой не было таких огромных заносов. Чуть ли не перед каждым поездом проходили снегоочистительные агрегаты, а бригады дорожных рабочих: чистильщики, стрелочники, сцепщики и составители поездов — ночевали в сторожках, пахнувших мокрой одеждой, потом и едким дымом сырых дров.

В Наташиной будке на столике приувяли Лешкины подснежники. Маленькое окошко залеплено мокрым снегом. Ветер трясет дверь, у низкого дощатого потолка часто мигает электрическая лампочка. В углу будки стоят лопаты, скребки, метелки. Снег перестал идти; ушли на станцию ребята и девушки, вызванные ночью из общежития на помощь стрелочникам и чистильщикам. У двери лежит тающий коврик из мокрого снега со следами их сапог. Наташа глядит на подснежники, вздыхает. Засиживаться нельзя. Ветер остервенело набрасывается на крышу будки, наметает на полотно мелкий, как пыль, снег. Наташа часто выходит чистить стрелки: ожидается тяжеловесный поезд из Донбасса. Глядит на часики под мокрым рукавом фуфайки. Поезд опаздывает. Наверное, снова где-нибудь заносы и люди не в силах справиться с ними. А вот на участках, которые обслуживает Наташина комсомольско-молодежная бригада, все в порядке. Ни один поезд не простоял, целую ночь все работали. Начальник станции снова будет хвалить. Так и скажет: «Крепкая, дружная бригада, молодцы! Ко Дню железнодорожника всем премии». И в газете писать будут. Наташа устало улыбается, беспокойно выглядывает в окошко. Поезда все еще не видно, по времени должен уже и второй пройти, а через пятнадцать минут и третий.