Жасминовые ночи - [28]
Возле входной двери дома на Помрой-стрит висел бронзовый молоток в виде львиной головы. Доминик набрал в грудь воздуха и постучал.
Появилась старуха в черном платье и галошах. В полумраке сверкали ее темные и любопытные глаза.
Всю дорогу, пока он шел по закопченным улицам, спускавшимся к заливу, он вел сам с собой разговор, завершившийся таким решением: он приехал сюда лишь для того, чтобы вернуть синее пальто. Если мать Сабы попросит какой-нибудь помощи, он сделает все, что в его силах, а потом потихоньку улизнет. Никакого намека на то, что он пылкий поклонник молодой актрисы, просто с его стороны это акт доброты, не более того.
Но лицо старушки осветилось радостью при виде него. Она схватила его за рукав и ужасно засуетилась.
– Джойс, скорее сюда! – закричала она через плечо, словно он был библейский блудный сын. – Скорее! Иди сюда! Здесь тот парень!
В конце коридора распахнулась дверь; вышла миловидная женщина лет сорока. С накрашенными губами и свежим перманентом на густых, темных волосах. Женщина явно следила за собой либо специально нарядилась по какому-то случаю.
Она пригласила его в гостиную – уютную, с маленьким камином. В углу стояло пианино с нотами на пюпитре. Старушка перехватила его взгляд и улыбнулась.
– Я уметь играть, – похвасталась она. – Саба меня учить. Она очень любить.
– Тансу, – твердо сказала Джойс, – иди и сними галоши. Я приготовлю мистеру Бенсону чай – или вы хотите кофе? У нас есть и то и другое.
– Пожалуйста, кофе, – попросил он и тут же спохватился: – Если у вас его достаточно. Ну, там, военное время, ограничения и все такое, – смущенно добавил он.
– По-турецки? По-английски? Мой супруг работает на судах, и кофе у нас есть.
Ох, я назвала вас «мистер». – Она осторожно взглянула на него. – Я забыла ваше звание.
– Пилот-офицер, – сказал он. Вообще-то, его скоропалительное повышение в звании не казалось ему реальным – скорее, незаслуженным, как и то, что он уцелел.
Он бросил быстрый взгляд на стену с книгами, на граммофон с аккуратной стопкой пластинок. Эти люди не укладывались в его представления о типичной рабочей семье.
Над граммофоном висела в рамке фотография: солидная женщина в темных очках на фоне Сфинкса.
– Умм Кульсум, – с готовностью пояснила старушка, уже сменившая галоши на пестрые домашние шлепанцы, и с безграничным обожанием взглянула на портрет. – Очень, очень хорошо. – Она жестом показала на пластинки и даже ласково погладила их ладонью. – Красиво.
Пока они ждали кофе, она принесла еще один снимок и осторожно положила ему на колени. На нем была Саба, на сцене, в длинном платье из какой-то атласной ткани, с цветком в волосах, со своей открытой улыбкой. В полутемном зале, похожем на большой ангар, сидели парни с тонкими мальчишескими шеями. Словно морские анемоны, тянущиеся к свету или пище, они подались в ее сторону. Дом представил, какие ужасные мысли бродили в тех коротко стриженных головах, и на минуту ощутил неловкость. Его приезд показался ему нелепым и смешным.
– Саба и «Весенние мелодии», – гордо пояснила старая турчанка и подняла кверху два пальца. – Второй концерт… – Она изобразила бурные аплодисменты и станцевала, шаркая по полу шлепанцами.
Вернулась Джойс с подносом в руках.
– Тансу, – сказала она. – Возьми шинель у молодого человека и дай ему выпить кофе. Пожалуйста.
– Да, кстати, вот пальто… – Он отдал сумку, стоявшую возле его ног. – Саба забыла его, когда мы зашли с ней перекусить.
– Господи. – Джойс поставила на стол поднос и вытащила пальто из сумки. – Господи, какая она беспечная. Типично для нее. Послушайте… Я не хочу быть невежливой, но вы к нам надолго? – Она устремила на него взгляд. – Через час мне нужно идти на фабрику.
– Мой поезд отправляется в четыре, – сообщил он. – Завтра у меня полет. – Он сказал это, чтобы успокоить себя, а не ради хвастовства.
– Вы летаете на «Спитфайрах» или «Харрикейнах»? – К хозяйке снова вернулась вежливость. Она налила Дому кофе из маленького бронзового сосуда.
– Сейчас на «Гарвардах»[44], – ответил он. – Я служу в учебном подразделении. С вашей дочерью я познакомился в госпитале, после того как меня сбили на побережье. Но теперь я в полном порядке.
– Я вижу. – Впервые за все время она улыбнулась.
– Она пела в нашей палате.
– Да, до отъезда она иногда выступала… – Джойс снова нахмурилась и поджала губы. Сделала маленький глоток, поставила чашку и тяжело вздохнула.
Вернулась старушка. На этот раз она принесла на деревянном блюде чашу с турецким горохом.
– Пожалуйста. – Она показала на чашу. – Ешь. Давай.
– Благодарю вас, миссис Таркан.
– Тансу, – твердо заявила она и приложила руку к необъятной груди. – Мое имя Тансу. Ох! – Она увидела синее пальто, и ее узловатые пальцы нежно погладили сукно, словно драгоценную реликвию.
– Расскажите мне подробнее, где вы встретили Сабу, – попросила мать.
При упоминании имени внучки Тансу застонала, а ее старые, печальные глаза впились в Дома. Джойс крутила в руках чашку, так и не сделав больше ни глотка.
