Жаркое лето Мариуполя - [77]

– Или вообще намекнуть, что он на нас все время работал, – оживился Хараберюш. – А после того, как мы всех взяли, получил свои деньги и свалил. Куда-нибудь во Львов.

– Точно! Щас показания его нарисуем. Образец почерка его есть. Подписи я сделаю, – опер явно был доволен идеей. – Может красиво получиться.

– Молоток! – хлопнул его по плечу Хара. – Видишь, Андрюха, котелок варит у моих бойцов! Да ты не переживай, – он пихнул Андрея в бок, – никто не узнает. Труп вывезем ночью, парни зароют где-нибудь. И все будет тип-топ.

– Медсестра видела, – подал голос один из стоявших оперов, наклоняясь над телом и срезая с рук остатки скотча.

– Ай, не проблема, – отмахнулся Хара. – Напишет подписку о неразглашении. А будет выделываться, пригрозим, что может лечь рядом.

Андрей в процессе этого разговора пришел в себя и добавил:

– Нет. Медсестру не трогай. Я сам ее предупрежу.

– Хорошо, – легко согласился Хара, – нам же легче.

– Я пошел. Привезут второго – маякнешь, – с этими словами Андрей вышел из бойлерной.

Постояв в коридоре, он двинулся в сторону медпункта.

Медсестра его ждала. Сидела на койке и смотрела на дверь.

– Вы… Надо же, лично пришли. Что, теперь меня ликвидируете?

Андрей тяжело сел в кресло. Помолчал. Потом произнес:

– Вы можете уехать?

– Куда? – горько усмехнулась она. – Я только из Донецка с полком уехала. Там и квартира, и друзья остались…

– Так в Донецк и уезжайте, – Андрей поднял на нее свой угрюмый взгляд. – Поймите, я не смогу вас защитить. У меня скоро ротация. А местные тут останутся. Вы же слишком много видели. Нельзя вам тут оставаться.

– Вы что, серьезно? Вы говорите, что мне надо уехать в Донецк? – искренне удивилась она.

– Я еще раз говорю: нельзя вам тут оставаться. А куда вам еще ехать, как не обратно в Донецк? Пишите рапорт об увольнении, чтобы дезертиром не посчитали, и уезжайте. С вашей специальностью, думаю, без работы не останетесь.

Тяжело поднявшись, он направился к выходу, но в дверях остановился.

– И не рассказывайте никому, даже не упоминайте, что вы здесь работали. Иначе не будет вам покоя, ни от тех, ни от этих.

Она не произнесла ни слова в ответ.

Андрей же ушел к себе в комнату, повалился на диван и уткнулся в подушку. В ушах еще долго стоял стон-хрип пытаемого человека, который умер, но не сломался. Андрей скрипел зубами, стискивая подушку и гонял в голове одну мысль «Я отомщу… Я выживу и отомщу… Не должны вы жить…»

Хара позвонил после обеда.

– Иваныч, второго привезли, подтягивайся.

– Иду, – ответил уже успокоившийся Андрей, – начинайте пока без меня.

«Все равно быстро не расколют. Так что не стоит там сидеть все время. А то так и у меня сердце не выдержит…».

Он уже передал в Центр информацию о смерти активного члена подполья во время допроса и особо подчеркнул, что его будут пытаться выставить предателем в глазах окружения.

Жаркое солнце на улице совсем его не грело. И короткая дорога от своего расположения до «библиотеки» казалась длинной, как путь на Голгофу.

Андрей снова вошел в тёмный коридор терминала, ведущий к бойлерной, как в клетку со львами. Хотя это праздное сравнение никоим образом не отражало то состояние, в котором находился Андрей: злость, разочарование, боль и тоску… от невозможности как-то повлиять на ситуацию…

– О, Иваныч, вернулся! А мы думали, не придешь больше! – поприветствовал его Хара. Он как раз сдвинул балаклаву на лоб, просматривая какие-то бумаги.

– Ну да, а кто за вами присматривать будет? Вам только дай волю, вы тут пол-Мариуполя передавите, – хмуро ответил Андрей, рассматривая нового пленного.

Крепкий мужчина лет сорока с небольшим, голый по пояс, валялся на полу, сжавшись в позу эмбриона. Сведенные за спину руки были стянуты наручниками. Вокруг скорчившегося тела расплывалась по бетонному полу мокрая лужа с характерным запахом мочи…

– Обливали его. Прикинь, уссался. Потерял сознание. Но молчит, – посетовал Хара. – Крепкий попался…

Мужчина содрогнулся в приступе кашля, отхаркнув слюну и кровавые сгустки.

– Вы что, били его? – недовольно спросил Андрей.

– Да пацаны не выдержали. Уж больно вывел он их из себя, – пояснил Хараберюш. – Они его и душили, и растяжку делали, и по почкам и пяткам месили… Карандаши между пальцев вставляли – вон, кажется, парочку переломали. Молчит, сволочь. Может, что посоветуешь, а?

– Извини, Саня, я привык головой работать, а не иголки под ногти вгонять.

– Хм… иголки. Да не, нам его через пару дней в суд вести на арест, в прокуратуру. Нельзя такие явные следы оставлять. И так с пальцами отметились, – покачал головой Хараберюш. – Что же с ним делать?

Тот, о ком велась столь интересная беседа, потихоньку приходил в себя после часа интенсивного допроса. Вот он попытался занять сидячее положение, судорожно шаркая ногами по бетону. Из горла его вырвался стон, когда ему наконец удалось перевалится на спину и прислонится к стене.

– Ты смотри, какой экземпляр попался, – задумчиво произнес Хара, наблюдая за действиями пленного. – Даже интересно с таким работать. Не то, что этот старикашка. Взял да и сдох на самом интересном месте.

– Точно, – поддакнул один из оперов, которого Андрей не опознал по голосу из-под балаклавы. – Ну, что будем с этим делать?