Жаркая тундра - [2]

Отец шагнул к Саньке, положил на плечо тяжелую руку и оглядел вприщур, склонив голову набок.

— Молодцом, — коротко одобрил он. — Здорово вырос.

Помолчав, отец спросил:

— Ну как там мама? Как с ученьем? На тройках, поди, прикатил? Признавайся!

— Троек нет, — обстоятельно начал Санька. — От мамы тебе письмо привез…

— Ладно, поговорим потом, — перебил его отец. — А пока будем обедать.

Перебрасываясь шутками, рабочие раздевались и подходили к Саньке знакомиться. Они протягивали широкие, жесткие ладони и здоровались с ним серьезно, как с равным. Санька млел от гордости. Двоих членов бригады он знал и раньше: дизелиста Федю и бурильщика Рубакина. Они не раз бывали у Арбузовых дома.

За столом стало шумно и весело. Санька сидел между отцом и Рубакиным, пожилым лысым человеком, которого за малый рост весь Нефтегорск заглазно звал «метр с кепкой». Однако рост не мешал Рубакину быть лучшим бурильщиком в крае, а бурильщик, известно, второй человек после мастера.

Саньке, как и всем, навалили огромную миску вермишели с мясом.

— Не робей, друг, — подмигнул Саньке молодой толстомордый парень. — Ешь — потей, работай — мерзни, сто лет проживешь. Законно!

— Дурак ты, Иван, самородковый, — беззлобно сказал парню Рубакин. — И шутки у тебя… того… — Он посверлил пальцем висок. — Ты не думай, Саня, что он это серьезно.

— Ну, хирурги, будем ленту крутить? — спросил Володя, отодвигая свою миску. — Я новую привез. (За нехваткой киномехаников бывший вертолетчик сам показывал буровикам фильмы.)

Кино смотрели на измятой простыне не первой свежести — Володя забыл рулон экрана. Аппарат был узкопленочный и работал от движка. Каждый раз, когда Володя вставлял в кассету новую пленку, зрители успевали переброситься шуткой и побалагурить.

Фильм был про любовь, и Санька едва не уснул от скуки.

После кино Володя попрощался со всеми и уехал: ему нужно было обслужить еще две точки. Буровики начали укладываться спать. За столом остался только Федя-дизелист: он учился заочно в Свердловском горном институте и сейчас готовился к сессии. Отец говорил про Федю: «моторный парень», — а в устах отца эти слова звучали как высшая похвала. К великому огорчению Саньки, его самого отец еще ни разу так не называл.

Санька забрался на верхние нары, отец лег внизу. Некоторое время они переговаривались вполголоса. Санька рассказывал про свои дела, а отец изредка перебивал его короткими вопросами.

Потом он вдруг замолчал. Санька окликнул его, но ответа не получил.

«Уснул, — подумал Санька. — Намаялся за день-то. Ну ничего, завтра тоже время будет».

Он повернулся на бок, подтянул одеяло до подбородка и закрыл глаза.

2

Проснулся Санька от холода. В бараке здорово выстыло. Санька попытался лечь и так и этак, чтобы согреться, залез под одеяло с головой, но толку было мало.

— Ну чего возишься? — услышал он негромкий голос отца. — Вот возьми спальный мешок. Мы под утро все в мешки забираемся. А с вечера жарища — хоть веник в руки бери.

Мешок шлепнулся на нары.

— А ты почему не спишь? — спросил Санька.

— Мне уже вставать пора. Смену на вахту отправлять надо.

Санька не успел еще залезть в мешок, как в дверь гулко забарабанили.

— Кого это леший по ночам носит? — проворчал отец и, чиркнув спичкой, зажег керосиновую лампу. Люди на нарах зашевелились.

Отец подошел к двери и изо всей силы двинул ее плечом. Дверь распахнулась, впуская в барак ватные клубы пара.

— Входи, мы не запираемся, — сказал отец. — Силенки, что ли, не хватило?

На пороге стоял человек, лицо его было до самых глаз замотано шарфом. Хлопая белыми ресницами, человек спросил:

— Кто тут Арбузов?

— Ну я, а что? Гостинцев мне принес?

Вошедший размотал шарф, и, вглядевшись в его лицо, отец уже серьезно спросил:

— Случилось что-нибудь?

— Человек обморозился. Сильно. Кровь носом так и хлещет. Видно, легкие спалил.

— Вы откуда?

— Из сейсморазведки. Километров пять от вас. Нужна машина. Вот послали к Арбузову.

— Ах ты черт! — сказал отец. — И Володя, как на грех, уехал… Ну, ладно, ребята поймут.

Он стал одеваться.

— Вы сами поедете? — чуть удивленно спросил сейсморазведчик.

— Сам, — буркнул отец. — Я шофер не ахти какой, да тут светофоров нету. Пошли!

Скоро снаружи простуженно закашлял мотор, потом кашель перешел в рычание, и вскоре стало тихо — вездеход ушел.

— Больница в Еловом, — среди общего молчания сказал кто-то. — В оба конца часа четыре, да отсюда до буровой полтора. В общем, придется третьей смене еще одну вахту вкалывать.

— Арбузову плевать, — раздался вдруг злой голос. — Ему нашего брата не жалко. Хоть в дугу согнись — все мало. Привык, понимаешь, нашим горбом ордена зарабатывать!

Санька весь сжался, услышав эти слова. Но у него отлегло от сердца, когда заговорил Рубакин.

— Ты его ордена не трожь, Иван, — с тихой угрозой сказал бурильщик. — Матвеич здесь двадцать лет жилы рвет. Ты за свою жизнь воды столько не выпил, сколько из него комары крови повысосали. А о третьей смене не убивайся, там люди, небось, не тебе чета.

Рубакин поднялся и растопил печь, плеснув на дрова немного керосину. Пламя в печи обрадованно загудело. Рубакин поставил на конфорку огромный ведерный чайник и закурил.