Жара и лихорадка - [64]

Это свое путешествие я назвал бы так: «бегство от цивилизации». Писать о перелетах не буду, и без меня об этом известно предостаточно. Калимантан — это царство речного судоходства.

Итак, в Сибу мы сели на пароход. Мы — это китаец Као, санитарный инженер, работавший во Всемирной организации здравоохранения, и я. Као договорился с хозяином парохода, тоже китайцем, чтобы он оставил нам каюту на верхней палубе. Мой попутчик, очень милый человек, всегда улыбался: излагал ли он мне запутанное содержание китайское пьесы (мы ее смотрели в Сибу) в семи действиях и с двумястами трупами, или объяснял конструкцию деревянного туалета, который надо где-то построить…

Као — жизнелюб, он смеялся и тогда, когда не было ничего смешного. Содержание пьесы он изложил мне примерно так:

— … тогда Чинг, у которого, ха-ха-ха, дядя убил жену, ха-ха-ха, вынимает меч, ха-ха-ха, и убивает негодяя…

Переговоры с хозяином парохода проходили при мне, но сути я, к сожалению, не уловил, поскольку они разговаривали по-китайски. Мы его посетили в небольшой комнатушке на одной из боковых улочек в портовом квартале Сибу. Все зубы у него были золотыми. Признаюсь, меня всегда занимал вопрос: за счет чего процветают банки в Гонконге, Сингапуре или Кучинге, если тамошние китайцы вкладывают все свои сбережения в челюсть?

Последняя ночь в гостинице, потом осмотр небольшой, но довольно современной больницы, в которой вместе с китайцами и малайцами лежат и даяки, страдающие от одной и той же болезни. Вещь, доселе неслыханная. А что это даяки — ошибиться невозможно: у них характерные черты липа, а «опознавательными» знаками являются сложная татуировка шеи (особенно адамова яблока) и вытянутые мочки ушей.

После полудня садимся на пароход. Не будем обольщаться этим названием. В порту стоит старый моторный катер «Дисла», обшитый досками и фанерой. Видимо, когда-то дерево было покрашено в желтый и красный цвета, но краска с тех пор почти совсем облезла. Этот «ковчег» с людьми разных рас и племен на двое суток превращается в склад товаров и всякой живности: домашней птицы, крыс величиной с таксу, очень полезных, потому что они жрут тараканов, диких птиц в клетках, собак и котов, греющихся на солнышке. Каждый питается в отдельности. Малайцы-мусульмане с отвращением смотрят, как китайцы с аппетитом уминают рис с кисло-сладкой свининой или свинину со сладкими водорослями… Все это покупается в маленьких закусочных на берегу.

Као, который не первый раз плывет по этой реке, как трудолюбивый муравей, тащит в каюту дикие апельсины (они с горьковатым привкусом, но прекрасно пахнут), необычно пахнущие маленькие зеленые лимоны, банки с рисом и бамбуковыми побегами, несколько банок мясных и рыбных консервов. Все это, кроме фруктов, импортируется из Китайской Народной Республики, китайские товары не только дешевы, но и удовлетворяют вкусы всех здешних жителей.

Раздается прощальный гудок, пароход отходит от порта, и начинается тяжкая борьба с течением, с этой огромной массой воды, которая с гор спешит в море.

Капитан за решеткой

Пароход выходит на середину реки; капитан с небольшим чемоданчиком ходит среди пассажиров, собирая с них плату за проезд. Когда все заплатили, он уходит в свое «помещение», отгороженное тяжелой решеткой. Мы видим, как он старательно закрывается на большой замок — среди пассажиров могут быть пираты, которые грабят всех подряд, начиная с капитана.

Мы плывем по широкой реке с очень быстрым течением. Джунгли доходят буквально до самой воды. Огромные деревья уходят корнями в воду, а иногда в воде оказываются и ветки…

Джунгли, которые я видел с вертолета, а теперь с палубы парохода, производят одинаковое впечатление непроходимости. Стоит рулевому подвести пароход поближе к берегу, как его окутывает полумрак, хотя еще утро и во всю палит солнце. Эта масса деревьев так густо сплелась, что, наверное, правы те, кто утверждает, что обезьяна, прыгая с дерева на дерево, может проделать путь в тысячу километров, ни разу не спрыгнув на землю,

Примерно через час наш пароход оказывается в самой середине обширных зеленых плантаций перца. Мы плывем с десяток километров, а затем снова углубляемся по водной аллее в джунгли.

Среди пассажиров находится представитель племени ибан, мужчина с большим зобом и татуировкой на коже. Первые беседы, заметки, записи, первые снимки. Если малайцы никак не хотят сниматься, потому что для них фотоаппарат — это «глаз дьявола», то китайцы, даяки, да и все остальные пассажиры позируют весьма охотно. Еще путешественник Пигафетта, который посетил эти места в 1521 году, описывал, как там разговаривают с вождем: самый знатный из приближенных вождя передавал ему все, что хотели сказать с помощью приставленной к уху вождя бамбуковой трубки. Я задавал вопрос Као по-английски, он искал китайца, который знал малайский или какое-нибудь местное наречие, и тот повторял мой вопрос; ответ я получал таким же способом.

Ночь опустилась неожиданно, пароход шел в полной темноте. Какой-нибудь час назад за бортом еще вспыхивали огоньки рыбачьих лодок, с которых бросали острогу и тут же вытаскивали из реки с мечущейся рыбой.