Жар под золой - [71]

— Ты знаешь тех, кто сидит за столом? — спросила меня Хелен на удивление спокойным голосом.

— Только двоих. Одного звать Оберман, он из Унны. Ты бы тоже должна его помнить, как «короля стрелков», он еще посылал тебе воздушный поцелуй, а другого звать Вайсман, он живет в Верле, фирма по доставке напитков, У него на фургонах написано: «Кто время зря не теряет — желто-синюю вызывает». Других я не знаю... а доктора Вурма ты и сама знаешь предостаточно.

Звучавшие с эстрады слова были для меня лишь звуками, лишенными смысла. Я перестал слушать, но глазами по-прежнему следил за происходящим.

Я толкнул Франка в бок:

— Так это и есть другая Германия?

— Нет, Лотар, другая Германия — на Востоке.

— А эта, на эстраде, какая же?

— Это старая Германия, — вмешалась Хелен.

— Или опять новая, — сказал Франк. — Новой Германии принадлежит будущее, и даже твоя собственная дочь подыгрывает ей на рояле.

Я готов был пристукнуть его за эти слова.

— Перестань, Франк, — взмолилась Хелен, — меня наизнанку выворачивает, когда я об этом думаю. Да и думать-то незачем, достаточно посмотреть.

Я обвел глазами зал. В нем было примерно поровну стариков и молодых, молодежь сидела в куртках, словно замерзла, большинству происходящее доставляло явное удовольствие, они издавали одобрительные выкрики, а среди тех, кто постарше, большая часть сосредоточенно слушала, о чем вещает доктор Вурм.

Там, на сцене, восседали Оберман из Унны, которому я возил ящики, и Вайсман; они улыбались, довольные собой.

Через боковой вход вошел Бальке и прислонился к стене рядом с дверью. Он внимательно вслушивался в слова, которые громко и отчетливо падали на наши головы из микрофона. По его лицу ничего нельзя было угадать.

— Господи, Франк, — сказала Хелен, — да что ж это за люди такие? Верят ли они сами в то, что говорят?

— Неважно, верят ли они, важно, верят ли им люди, которые сидят в зале.

И тут доктор Вурм закричал в микрофон:

— Пора положить конец непомерным требованиям профсоюзов, пора положить конец этому государству в государстве, ибо именно стратегия профсоюзов привела к такому росту безработицы. Эта клика, начисто лишенная чувства ответственности перед обществом, только и заботится, что о своей мошне.

Аплодисменты усилились, хотя и возгласы неодобрения тоже.

Двое парней, сидевших передо мной, заорали:

— Трепло! Подстрекатель! Враг профсоюзов!

Когда снова все стихло, доктор Вурм заклинающе воздел руки и, не теряя самообладания, продолжал:

— Я убеждаюсь, что говорю правду, по вашим аплодисментам, но я убеждаюсь, что говорю правду, и по злобным выкрикам кое-кого из присутствующих здесь, но этим мы пренебрежем, недаром до сих пор справедливо утверждение: если пнуть собаку, она укусит — со страху, разумеется... Друзья мои, надеюсь, мне дозволено будет так вас называть, не выглядя при этом слишком навязчивым, друзья мои, чтобы не оставалось сомнений: мы — мирная организация, мы только хотим приостановить нравственный упадок в нашей стране, с чем уже не способны либо не желают справиться большие партии. Мы хотим укрепить национальное самосознание народа, сделать жизнь более надежной, мы хотим выдвигать аргументы против идеологий, мы хотим убеждать, а не перекрикивать противников...

— Интересно, зачем им тогда пистолеты на кладбище? — спросил меня Франк.

Я вздрогнул, мне показалось, будто Франк выкрикнул это на весь зал.

— Это мы знаем, что у них есть оружие, — сказала Хелен.

— Но мы ничего не можем доказать, — вставил Франк. — Вот ты, Лотар, попробуй выйти на трибуну и заявить перед микрофоном, что тебе известно; тебя же просто засмеют... да, да, засмеют — и все тут.

— А ну, пошли отсюда, — сказал я. — Здесь дышать нечем. Такие собрания следовало бы запретить.

У бокового входа, через который мы собирались покинуть зал, все еще стоял Бальке. Он приветливо кивнул нам и спросил:

— Вы тоже здесь? Это разумно. Хочешь обо всем рассуждать, надо во всем участвовать.

Я собирался ответить, но Франк вытолкал меня из зала, а в коридоре я нос к носу столкнулся с молодым Швингхаммером.

— Рупперт?! — вскрикнула Хелен. — Вы откуда взялись?

— Да вот, хотел послушать, потому что три недели назад был на подобном собрании в Берлине; там дело кончилось дракой. Я всего несколько дней как вернулся домой. Отец попросил меня съездить, он получил приглашение.

— А почему ваш отец сам не приехал? — спросил я.

— Ну, господин Штайнгрубер, этого мой отец не может себе позволить.

— А Клаудия? — спросила Хелен.

— Фрау Штайнгрубер, поверьте, я даже не подозревал, что встречу ее здесь, когда я увидел ее на сцене, я пришел в ужас...

Дверь из зала приоткрылась, и я услышал, как доктор Вурм надсаживался в микрофон:

— Вот почему, уважаемые друзья, мы впервые обратились к широкой общественности... рискнули обратиться... Да, да, я не оговорился, именно рискнули, потому что сегодня за патриотический образ мыслей люди подвергаются угрозам и нападкам... Друзья, пора положить конец безымянному недовольству безмолвствующей толпы, настало время подняться и показать себя во весь рост... мы еще о себе заявим, и заявим в такое время, когда вооруженный до зубов враг на Востоке только и думает, как бы напасть на нас... А наши друзья на Западе? Можно ли их вообще считать друзьями? Для нас они враги, только другого сорта, потому что мы для них не более как аванпост, как окоп, где все мы будем принесены в жертву, чтобы им за большой лужей вольготней было жить, получать удовольствие от кока-колы и жвачки; они хотят указывать нам, как себя вести, что делать, чего не делать, а сами еще не выучились есть с ножом и вилкой...