Жар под золой - [65]

— Как в войну, только не так торжественно, — сказал Франк и засмеялся. Неожиданный звонок испугал нас. Хелен пошла открывать, и в комнате тотчас возникли Габи и Пфайферша. Вокруг шеи у них обвивались ленты серпантина, а волосы были усыпаны пестрыми кружочками конфетти, которые струей потекли на ковер.

Обе женщины были под хмельком. Габи обняла Франка и пожелала ему счастья в новом году, и Хелен не могла не предложить гостьям по бокалу крюшона. На старухе было голубое шелковое платье, которое явно знавало лучшие времена, на Габи — клетчатая юбка и травянисто-зеленый пуловер. Обе уселись на диван, словно это было в порядке вещей.

Впрочем, Габи тотчас вскочила и по собственному почину налила себе полный бокал крюшона. Франк встал и взял бокал у нее из рук со словами:

— Веди себя прилично, ты пьяна.

Габи обиделась и стала поднимать Пфайфершу с дивана, что ей не сразу удалось. Хелен с тревогой глядела на меня, опасаясь скандала. Обе женщины покинули наш дом, как и пришли — с пением и смехом. И только кружочки конфетти напоминали об их визите.

На улице все еще взлетали к небу ракеты и пестрыми букетами падали на землю.

— Хороший у вас дом, — сказал вдруг Франк ни с того ни с сего.

— А тебе кто велит рушить свой? — ответила Хелен с неожиданной резкостью.

В два часа ночи я проводил Франка до выхода из палисадника. К тому времени мы оба здорово захмелели.

Пока мы с Хелен раздевались перед сном, я наконец рассказал ей всю историю про ящики, с самого начала. А когда я договорил, Хелен села в кровати и озабоченно спросила:

— Скажи мне ради бога, что ты намерен делать со своим открытием?

— Ждать, Хелен, ждать.

— Чего ждать, кого ждать, ты дождешься, что все это обрушится на твою голову.

— Успокойся, Хелен, хоть и обрушится, да не убьет.

В постели мы обнялись так крепко, словно каждый из нас искал у другого защиты.

* * *

Франк отказался от должности шофера в экспедиционной фирме и ни с того ни с сего решил выехать из своего дома в нашем поселке и демонстративно перебраться в Северный. Сперва мы с Хелен растерялись от неожиданности, потом я начал его отговаривать:

— Франк, не будь дураком, ты же не можешь так, за здорово живешь, бросить свой дом, ведь ты, как и я, в кровь обдирал руки о каждый камень, из которого он сложен. От такого не отказываются, это ведь не просто недвижимость, это твоя родина, твоя жизнь...

— Будет тебе, Лотар. Я не вложил душу в этот дом, я строил, потому что все кругом строили, потому что не хотел отстать от других, потому что так полагалось, хотя и знал с самого начала, что выплачивать мне за него придется до конца моих дней... И кроме того, Лотар, я ведь могу сдать свой дом жильцам. За триста пятьдесят в месяц у меня любой снимет. А я перееду в Северный поселок. И знаешь почему? Тогда я окажусь в самой гуще событий, я — председатель местной организации партии, которая собирается проголосовать за снос, тогда люди почувствуют доверие ко мне, тогда они будут держаться вместе, тогда город не сможет распоряжаться поселком, как крестьянин — своей коровой: хочу дою, хочу забью.

— Франк, это все иллюзии.

— Я не питаю никаких иллюзий. А вот надежда у меня есть. Просто я поступаю наперекор традиции. Ведь обычно люди едва заслышат краешком уха, что через какое-то время на месте их поселка будут строить новые дома, обращаются в бегство по принципу: крысы бегут с тонущего корабля.

Я вместе с Франком обходил Северный поселок, иногда мы останавливались и внимательно разглядывали тот или иной дом, отремонтированный заботливыми руками: зеленые ставни с красными сердечками, на заднем дворе пристройка с голубятней под крышей, палисадник окружен новой оградой из штакетника, на кусты роз надеты полиэтиленовые мешки для защиты от мороза, в саду деревья тщательно подрезаны.

— И все это собираются уничтожить любители бетона. Надо же что-то предпринять, Лотар. Ведь это презрение к людям, а презрение к людям — это террор, террор под прикрытием закона... Ты понимаешь, о чем я...

— Я очень хорошо тебя понимаю, Франк, но один ты ничего не сделаешь, потому что каждый думает только о себе и о своих барышах.

Тем временем мы с Франком подошли к дому с небольшим садиком, у дома был запущенный, нежилой вид. Франк указал на него:

— Вот сюда я и въеду. Через три месяца этот дом не узнаешь. А ты мне будешь помогать. Чтобы два каменщика да не справились.

— А кто тебе дал разрешение на въезд?

— Я сам. А если без шуток, у меня есть один дружок в магистрате, он это дело оформил на свой страх и риск.

Мы обошли вокруг дома. Из него несколько дней назад выехало турецкое семейство, и внутри дома до сих пор не выветрился его дух... Фруктовые деревья в одичавшем саду были спилены и, возможно, пошли на дрова, потому что центрального отопления в этих домах не было, ограда местами завалилась, штакетник кое-где подгнил.

— Я буду тебе помогать после работы и по субботам, — сказал я Франку.

— А по воскресеньям будем шуровать внутри дома, тогда никто не скажет, что мы оскверняем праздник. Теперь ты знаешь, почему я отказался от места в экспедиционной фирме. Я устроился каменщиком, к тому же среди зимы. Значит, материал я буду иметь даром, он мне ни гроша не будет стоить. Если каждый день закидывать малую толику в багажник, ремонт обойдется дешево. Мы ведь оба специалисты в этом деле.