Жар под золой - [37]

— Тебе что-нибудь еще принести из вещей? — спросил я Габи. — Только что я встретил Франка.

— Девочке не надо ничего, — бесцеремонно перебила меня старуха. — У нее лучшая комната, с эркером, она может глядеть на улицу, не сворачивая шеи, и мне рассказывать, что там делается, когда я прилягу. Розы в этом году расцветут как никогда.

Габи усердно кивала, подтверждая все, что говорила Пфайферша. По глазам старухи она читала каждое ее желание, по малейшему движению угадывала, чего Пфайферша хочет. Габи беспрестанно была чем-то занята.

Я все-таки поднялся и, уходя, спросил:

— Передать Франку привет?

И опять Пфайферша перебила меня:

— Чтоб он сюда не вздумал показываться, не то вызову полицию!

Выйдя на дорожку, вымощенную каменными плитками, я еще раз обернулся: руки Пфайферши лежали на коленях Габи и та гладила их.

У моего дома стоял зеленый «порш».

В гостиной я увидел Рупперта. Молодой Швингхаммер, одетый по-спортивному, пил кофе с тортом и коньяком в компании Хелен и Клаудии. Когда я вошел, он почтительно поднялся и протянул мне руку.

Рукопожатие у него было крепкое. Парень мне понравился. Я подсел к ним, и некоторое время они молчали, видимо смущенные моим появлением; вероятно, они о чем-то говорили, что, по их мнению, мне необязательно было слушать.

— Красивая у вас машина, — сказал я, не придумав ничего другого. С таким же успехом можно было заговорить о погоде или о последних матчах футбольного чемпионата.

— Отец подарил к окончанию гимназии.

— Щедрый отец... Да, вот что я хотел спросить: место в вузе у вас есть?

— Да, в Западном Берлине. Осенью поеду. Так хочет отец, — ответил Швингхаммер с застывшей на лице улыбкой.

— Это хорошо, рад за вас. А вот у Клаудии не получилось. Она вам, наверно, уже сообщила.

— Поэтому я, собственно, и приехал, — поспешно сказал Рупперт. — Вашей супруге я говорил, и фрау Штайнгрубер, кажется, не возражает. Мы как раз обсуждали это перед вашим приходом. В общем, я приехал, так сказать, по поручению отца — он предлагает вашей дочери место у себя на предприятии: по его мнению, Клаудия может там проработать до тех пор, пока не получит место в вузе, ведь она включена в список очередников...

— Так, так. Значит, ваш отец предлагает. Очень мило с его стороны.

Перед глазами вдруг всплыла сцена в моей машине во время выпускного вечера, но нельзя же было из-за этого злиться на парня.

— Хорошая идея, а, Лотар? — сказала жена.

Дочь ни разу не подняла на меня глаз, она смотрела либо в большое окно, на сад, либо на Рупперта; Клаудия ни разу не улыбнулась, она вела себя так, словно над ней творили суд.

— Прошу извинить, — сказал я, поднявшись, — у меня есть еще дела.

— Конечно, господин Штайнгрубер, — сказал Рупперт, — у всех нас есть обязанности, не задерживайтесь из-за меня.

Жена с дочерью отчужденно молчали — они тоже не пытались меня удерживать.

На велосипеде я поехал в «Липу». Паяц, увидев меня, осклабился. «Хотел бы я посмотреть, как ты плачешь», — подумал я, пока залпом осушал первый стакан.

У стойки полно народу, несколько столиков тоже заняты, хотя час для вечерней «заправки» еще не наступил.

Кто-то похлопал меня по плечу и показал в угол зала. Я обернулся: мне махал Баушульте, приглашая к своему столику.

Когда я уселся напротив него, он тихо спросил:

— Что ты возишь для Бальке?

Я оторопел:

— Откуда ты знаешь?

— У меня ведь есть глаза, Лотар! Так что же?

— Какое твое дело? — В душе я злился на самого себя, чувствуя, что влип.

— Конечно, дело не мое, Лотар, это работа твоя, и за нее тебе, как полагаю, хорошо платят.

— Зачем же тогда спрашиваешь, если не твое дело?

— Затем, что это, пожалуй, может стать и моим делом. Понимаешь? Для тебя, во всяком случае, было бы лучше, если б ты кое-что мне рассказал... Отнимать у тебя я ничего не собираюсь.

Я рассказал ему о перевозке ящиков и об их содержимом. Он внимательно слушал, попыхивая сигарой, казавшейся слишком большой на фоне его худого лица.

Окончив рассказ, я почувствовал облегчение,

— Ты помнишь, где ты их забирал и куда отвозил? Улицы, номера домов, фамилии?

— Улицы и номера домов — да. Насчет фамилий, настоящие ли они, — не поручусь. Кто знает, может, они другие таблички на дверях привинчивали к моему приезду, а после отъезда снова меняли.

— И как ты только мог ввязаться в такое дело? Будь начеку, Лотар. Мне тоже ничего определенного не известно, но я чувствую: тут что-то неладно, и поверь моему опыту — когда у меня возникало какое-то подозрение, то оно чаще всего подтверждалось. Я столько лет занимался такими делами, что меня трудно провести... Я вижу, кто передо мной. И таких, как Бальке, знаю.

— Когда тонешь, не все ли равно, кто тебе бросит спасательный круг?

— Но ты не тонул, Лотар, не преувеличивай. Твоя жена зарабатывает на двоих... И кто такой Бальке, ты знал.

— Полагал, что знал. Но теперь узнал лучше.

Баушульте поднялся и положил руки мне на плечи:

— Лотар, убедительно прошу тебя, держи меня в курсе. Может настать такой момент, когда ты не будешь знать, как поступить... Короче, дорогу к моей теплице ты не забывай... Кстати, я вырастил бледно-зеленую орхидею, такой сорт еще никто до меня не выводил... Ну пока, заглядывай.