Жар под золой - [28]

— Ты видел, какой венок прислал Баушульте? Замечательный!

Венок привлекал всеобщее внимание, казалось, Баушульте подобрал для него самые экзотические цветы из своей теплицы.

Нас пригласили на поминки в «Липу», Хелен тоже обещала прийти, хотя не собиралась отпрашиваться с работы на весь день.

Столы в зале составили в форме подковы и покрыли белыми скатертями.

Габи пригласила сорок человек, пришло тридцать. Гостям подали жаркое из говядины по-вестфальски с отварным картофелем и солеными огурцами, разрезанными на четыре дольки. На столах в синих вазах стояли пестрые букеты.

Я не ожидал, что Паяц проявит столько вкуса. Никаких излишеств, ни назойливости, ни хвастовства, Паяцу даже удалось без труда сменить застывшую на его физиономии улыбку на серьезную мину. И двигался он между столиками солидно и озабоченно.

Франк поглощал все с такой быстротой, словно несколько дней не ел. Габи будто стеснялась есть и долго жевала небольшие кусочки. На тарелке она устроила из кусков мяса нечто вроде круговой насыпи, а в середину налила соус; когда она вытаскивала из «насыпи» кусочек, соус медленно вытекал через брешь в запруде.

Габи кивала гостям, призывая их не стесняться. Всего достаточно, пусть каждый ест и пьет вволю.

Время от времени она вытирала вышитым платочком слезы. Когда кто-нибудь обращался к ней, она прикасалась ладонью к моей руке, словно искала во мне опору.

Придвинув ко мне блюдо с мясом, она сказала:

— Бери, Лотар, ешь, тут много, жаль, если придется выбрасывать, ведь за все уплачено, и немало, хоть он и скидку нам сделал... А старуха Пфайфер могла бы по крайней мере венок прислать, если уж на похороны не пришла или не захотела прийти. Ведь ноги у нее еще крепкие, она просто симулирует.

Клаус, брат Франка, сидевший с женой и тремя детьми-подростками наискось от нас, чуть шею не свернул, стараясь расслышать, о чем мы говорим.

— И вовсе не ты платила за поминки, уплатил мой отец, собственными деньгами... Деньжат у него хватало.

— А ты не вмешивайся, — оборвал его Франк.

Старые товарищи Эберхарда по работе много пить уже не могли, однако расхватывали с подносов водку и пиво, и голоса их становились все громче.

К концу поминок эти инвалиды труда оседлали любимую тему: вот прежде, в наши времена, работать в шахте было полегче и поспокойнее, чем нынче, не было такой гонки, как теперь, каждый сам себе был голова.

Посторонний человек, не имевший понятия о шахтерском труде, мог подумать, слушая их, что они не работали, а забавлялись, что спускались в шахту добывать уголь ради удовольствия, а не по горькой нужде, потому что другой работы не представлялось и потому что так было предопределено с самого рождения, отцом и матерью. Из поколения в поколение.

— Да заткнитесь вы, старые перечницы! — крикнул Франк. — Послушать вас, так будто в санатории работали. А каждый пыхтит из всех дырок, как списанный паровоз. «Поспокойнее... без гонки... каждый сам себе голова...» Отчего же тогда у вас нутро наизнанку выворачивается, силикозная гвардия?!

Глубоко обиженные, оскорбленные, старики сердито уставились на Франка.

— Франк, помолчи, — попросила Габи, — ведь это всё друзья Эберхардика, ну чего ты к ним привязался?

Клаус напустился на брата:

— И не стыдно тебе: отца не успели закопать, а ты уже оскорбляешь его старых товарищей... Впрочем, это на тебя похоже.

— Не вмешивайся, Клаус, — огрызнулся Франк.

Он положил себе на тарелку несколько картофелин и начал строить из них пирамидку. Возможно, он провел бы за этой забавой остаток вечера, если бы Клаус не съязвил:

— Старых людей нельзя оскорблять, но ведь у тебя нет ни капли совести — я это всегда утверждал.

— Я сказал правду! — крикнул Франк. — Этих кашлюнов хоть в шею гони, все равно спасибо скажут. Ничего удивительного, что прежде всякий делал с ними что хотел, любой предприниматель, любой мелкий политикан, хоть коричневый, хоть черный.

— Зато каждый из нас состоял в профсоюзе, — заволновался какой-то высохший инвалид, — чего о нынешних молодых попрыгунчиках не скажешь! — Старик сидел за столом выпрямившись и держал вилку зубцами вверх.

— В профсоюзе... — передразнил Франк старика. — Интересно знать, зачем вы в профсоюзе состояли? Чтобы членские взносы платить, и только. Да вы понятия не имеете, что такое профсоюз, это вам не общество голубятников.

Франк был пьян.

— А ты, — взъерошился опять старик, — ты ведь глотаешь то, что мы вам сготовили.

— Не тебе это говорить, мумия, — огрызнулся Франк.

— Ну знаешь, хватит! — крикнул Клаус и демонстративно пересел к инвалидам на другой конец длинного стола.

Габи попыталась примирить стороны:

— Да Франк вовсе не так думает...

— Нет, я думаю именно так! — вскричал Франк и трахнул кулаком по столу. Зазвенела пустая посуда.

Хелен поднялась и молча вышла из зала, ничего не сказав мне, не попрощавшись. Я хотел было ее удержать и пошел вслед за ней, но наткнулся на Паяца. Он стоял и ухмылялся. Его ухмылка меня покоробила.

Вернувшись с полдороги, я опять сел рядом с Габи, она благодарно похлопала меня по руке. Тем временем среди инвалидов вспыхнула дискуссия, старики разделились на два лагеря: одни поддерживали Франка — непонятно почему, — другие были возмущены его нападками. Они спорили громко, жестикулировали, при этом разговор их то и дело прерывался приступами кашля. И чем больше они горячились, тем чаще повторялись эти приступы. Отталкивающая и вместе с тем жалкая картина: изнуренные, обессиленные шестидесяти- и семидесятилетние мужчины старались перекричать друг друга, словно дети, которым за отсутствием аргументов кажется, что чем громче, тем убедительнее.