Жанна де Ламотт - [20]

Борянский пустил с Орестом те приемы просто из любви к искусству, как виртуоз, великолепно изучивший свое дело.

Собственно, по профессии он, главным образом, орудовал картами, но не чужд был и бильярду и, давно уже не играв на нем, попробовал что называется руку. Но опытный глаз Ореста сейчас же различил в чем тут дело, и Борянский должен был убедиться, что наскочил на такого же доку, каким был сам.

– А вот этот прием вы изволите знать? – увлекаясь своим искусством, спросил его Орест. – Вот если желтый стоит тут… – и он показал такой фортель, что Борянский не мог не ахнуть от удовольствия.

– Нет, это для меня ново, – невольно вырвалось у него. Он уже не отрицал своего «искусства.»

– Знаете, что, – предложил он Оресту, – не хотите ли выпить вместе?

– Что за вопрос! – застенчиво ответил Орест и как будто еще застенчивее добавил: – В особенности, ежели за ваш счет.

Борянский велел подать водки, и они поместились за отдельным столиком.

– Что мне нравится в вас, – продолжал разглагольствовать Орест, разглядывая Борянского, – это приемы физической силы! Вот я про себя скажу: у меня больше, так сказать, игра ума и мощь фантазии, но телосложением слаб, то есть в смысле мускулатуры… А вы – положительный Буцефал…

– Буцефал – это лошадь была, – улыбнулся Борянский.

– Именно-с, я в этом смысле и изрек, ибо вы, так сказать, – олицетворение лошади в мужском роде…

– Берегитесь, чтобы я, несмотря на всю вашу игру ума, не сравнил вас с ослом! – заметил ему Борянский, впрочем, добродушно рассмеявшись.

– А что ж, это недурно сказано! – похвалил Орест. – Во всяком случае, видно, что вы и за ослом в карман не полезете!.. Ваше здоровье, маэстро!

И они чокнулись.

– Вы знаете, – стал говорить Борянский Оресту, – вы мне очень понравились!

– Не вам одному! – с апломбом заявил Орест. – У меня это врожденное, что я всем нравлюсь!

– Ну да, да, разумеется!.. Так знаете ли что: чем нам прохлаждаться тут, в трактире, хотите попросту пойдемте ко мне, и я вас дома угощу на славу!.. У меня такой коньяк есть!..

Орест приложил палец ко лбу в знак глубочайшего размышления.

Конечно, Борянскому удобнее было возиться с Орестом у себя дома, раз уж это так необходимо, чем сидеть в трактире.

– Однако это нужно обсудить и взвесить! – сказал Орест. – С одной стороны, конечно, коньяк, а с другой… где вы живете?

– На Гороховой.

– Ну вот, видите… Значит, до вас еще добираться нужно!.. А главное, из этого трактира я пьяный домой ощупью дорогу нахожу, а от вас куда я уйду?..

– У меня вы можете остаться и заночевать!.. А коньяк такой, что, право, ради него стоит отправиться на Гороховую.

– Я всегда говорю, – вздохнул Орест, – что лаской со мной можно что угодно сделать! Одним словом, уговорили!.. Платите за истребованные нами припасы и пойдемте.

От Моховой на Гороховую был порядочный конец, но Борянский не взял извозчика, а пошел с Орестом пешком, не желая, чтобы кто-нибудь из знакомых встретил его едущим вместе с таким субъектом, как Орест. Идя же с ним, он имел возможность при встрече с кем-нибудь отстать и сделать вид, что гуляет один.

С Моховой, от церкви Симеона и Анны, они повернули на Фонтанку.

Орест шел, насвистывая, мелкими шажками, но так быстро, что Борянский едва поспевал за ним, несмотря на размах своей геркулесовой походки.

– Куда вы торопитесь так? – спросил он Ореста.

Тот покрутил головой и, остановившись, сказал:

– Как куда?.. к коньяку?.. и даже к вашему коньяку!

Он остановился, но не потому, что Борянский окликнул его, а потому, что они как раз были у крыльца барского дома, к которому подъехала великолепная карета, запряженная четверкой цугом с форейтором.

Ливрейный лакей отворил дверцу, и из кареты вышла высокая, стройная женщина, такая красавица, что вместе с Орестом остановился и Борянский, невольно заглядевшись на нее.

Она прошла из кареты в подъезд близко мимо них и, когда скрылась за затворившейся за нею дверью, Орест обернулся к Борянскому и с некоторым волнением проговорил:

– Знаете, кто такая?.. Я с этой женщиной, могу сказать, рос вместе!.. Эта красавица – воспитанница титулярного советника Беспалова, у которого я имею счастье состоять в сыновьях.

Борянский подошел к карете и спросил у кучера фамилию его госпожи.

Кучер в пышной ливрее, по всей очевидности вольнонаемный иностранец, ответил, не без труда выговаривая по-русски:

– Княгиня Мария, жена дука Иосифа дель Асидо, князя Сан-Мартино.

– Знай наших! – выпалил Орест и прищелкнул языком.

17. Старые знакомые

Александр Николаевич Николаев, или просто Саша Николаич, как его звали в обществе, был красивый, видный, богатый молодой человек; немудрено было, что несколько барышень на выданье были не прочь ответить торжественным согласием в том случае, если бы он сделал им предложение руки и сердца.

Сам Саша Николаич теперь, после того как снова стал богатым, не любил показываться в обществе, которое отвернулось от него, когда считало его разорившимся. Он бывал по преимуществу в небольшом кругу близких друзей своего приятеля Леки Дабича, относившегося к нему по-дружески и в минуты несчастья.

Среди знакомых ему девушек была им особенно покровительствуемая, а также его матерью, Наденька Заозерская, судьба которой тоже не была завидной.