Жанна – Божья Дева - [71]
«Кто твой господин?» – переспросил Бодрикур.
«Царь Небесный», – ответила она.
Тогда Бодрикур поступил так, как поступил бы на его месте всякий здравомыслящий человек: он посоветовал Лассару отхлестать её по щекам и отвести назад к её родителям.
Если верить «Хронике Девушки» – источнику, правда, не всегда надёжному, – она пыталась настаивать, говоря, что действительно её посылает Бог, и Бодрикур решил тогда приспособить её для развлечения своих солдат. Но вышло как-то так, что его солдатня – разнузданная, как все ратные люди XV века, – растерялась перед этой хорошенькой шестнадцатилетней девочкой. Она ускользнула.
Заявив о себе, она вернулась в Домреми. Но она знала, что это уже ненадолго. Своему сверстнику Мишелю Лебюэну она сказала однажды:
«Между Куссе и Вокулёром живёт девушка, через которую, прежде чем пройдёт год, будет помазан король Франции…»
Тем временем война докатилась до Домреми. Пока готовился поход на Луару, парижское правительство проводило ликвидацию мелких арманьякских островков, ещё державшихся на севере Франции. В связи с этим англо-бургиньонский губернатор Шампани Антуан де Вержи получил предписание овладеть Вокулёром и всем прилегающим округом. Боясь грабежей и убийств, крестьяне с пожитками и со скотом бежали на юг, в нейтральный Нефшато. Там, в обстановке катастрофы и среди скопления людей Жаннетта, по-видимому, стала довольно открыто говорить о своём призвании.
Так или иначе её отец что-то узнал и пришёл в полный ужас; вероятно, до него дошли и отголоски её похождений в Вокулёре. Жаннетту припугнули по-настоящему:
«Мне было сказано несколько раз, что, по словам моего отца, ему приснилось, что я уйду с солдатами… Я слышала от моей матери, что отец говорил моим братьям: если такое дело случится, вы должны её утопить, а не то я сам утоплю её своими руками».
Но прежде чем доходить до такой крайности, он решил выдать её замуж и этим способом выбить дурь из головы.
Но она уже давно дала обет «остаться девушкой, пока Богу угодно», и никакие уговоры и угрозы на неё в этом отношении не действовали. А в этом пункте, касавшемся религиозной совести, отцовская власть была, как известно, самым категорическим образом ограничена Церковью.
Тем временем Бодрикур заключил перемирие, условно согласившись на сдачу Вокулёра через год, если до того не придёт подмога от короля. Семья вернулась в Домреми. Всё отсутствие продолжалось несколько дней, но уже многие дома и церковь оказались сожжёнными. Жаннетта стала ходить к обедне в Гре.
По-видимому, она была счастлива хотя бы на короткое время вернуться к «нормальной» жизни: в Нефшато она говорила Жерардену д’Эпиналю и его жене Изабеллетте, что ей хочется скорее назад в Домреми.
Но когда переполох кончился и жизнь вошла в свою колею, парень, которого ей прочили в женихи, счёл себя обманутым и подал на неё в церковный суд. Дважды она ездила в Туль на разбирательство этого дела одна, вопреки воле родителей: послушная тихая девочка вдруг оказалась удивительно самостоятельной и энергичной. «Мои Голоса говорили мне, что я выиграю этот процесс». Она присягнула, что сама никогда ничего не обещала истцу, и трибунал отверг все его претензии.
А среди всех этих огорчений, дрязг и угроз Голоса говорили: «Иди, иди, не жди больше!»
Наступил октябрь 1428 г. Пришли вести, что англо-бургиньонские войска осадили Орлеан.
«Голос говорил мне, чтоб я шла во Францию, и я не могла больше оставаться там, где была; и ещё Голос говорил мне, что я сниму осаду Орлеана».
По словам Персеваля де Буленвилье, видения участились в это время, стали более яркими, чем когда-либо, и говорили ей:
«Чего ждёшь ты? Почему не идёшь по пути, который предназначил тебе Царь Небесный? Без тебя гибнет Франция, разоряются города… Царь Небесный повелевает. Не спрашивай, как это будет. Раз это воля Божия, она будет и на земле» (привожу только отрывки этого текста – местами в нём, пожалуй, прорывается её речевой строй, но, увы, совершенно испорченный «цветами риторики», коими Персеваль де Буленвилье счёл нужным украсить свой рассказ).
А она не смела даже говорить об этом. «Мои Голоса не приказывали мне молчать о них; но я очень боялась о них говорить из страха перед бургиньонами, как бы они не помешали моему путешествию; а в особенности я боялась, как бы мне не помешал мой отец. Отец и мать всячески старались меня охранять и держали меня в большой строгости. И я их слушалась во всём, кроме истории с процессом в Туле насчёт брака… Мои Голоса предоставили мне самой решить, скажу ли я отцу и матери или скрою от них… Голоса ничего не имели против того, чтобы я им сказала, – не будь тех мук, которые они причинили бы мне, если бы я им сказала; но я сама – я не сказала бы им ни за что».
Но и молчать о том, что с нею происходило, она была уже почти не в состоянии. По словам одного из своих сверстников, Жана Ватрена, она «сказала ему несколько раз, что восстановит Францию и королевский род» («королевскую кровь» – le sang royal, по её обычному выражению).
Даже Жерардену д’Эпиналю, единственному бургиньону, какой был в Домреми, она намекнула однажды:
Филипп Филиппович Вигель (1786–1856) — происходил из обрусевших шведов и родился в семье генерала. Учился во французском пансионе в Москве. С 1800 года служил в разных ведомствах министерств иностранных дел, внутренних дел, финансов. Вице-губернатор Бессарабии (1824–26), градоначальник Керчи (1826–28), с 1829 года — директор Департамента духовных дел иностранных вероисповеданий. В 1840 году вышел в отставку в чине тайного советника и жил попеременно в Москве и Петербурге. Множество исторических лиц прошло перед Вигелем.
Автор — полковник Красной армии (1936). 11 марта 1938 был арестован органами НКВД по обвинению в участии в «антисоветском военном заговоре»; содержался в Ашхабадском управлении НКВД, где подвергался пыткам, виновным себя не признал. 5 сентября 1939 освобождён, реабилитирован, но не вернулся на значимую руководящую работу, а в декабре 1939 был назначен начальником санатория «Аэрофлота» в Ялте. В ноябре 1941, после занятия Ялты немецкими войсками, явился в форме полковника ВВС Красной армии в немецкую комендатуру и заявил о стремлении бороться с большевиками.
Анна Евдокимовна Лабзина - дочь надворного советника Евдокима Яковлевича Яковлева, во втором браке замужем за А.Ф.Лабзиным. основателем масонской ложи и вице-президентом Академии художеств. В своих воспоминаниях она откровенно и бесхитростно описывает картину деревенского быта небогатой средней дворянской семьи, обрисовывает свою внутреннюю жизнь, останавливаясь преимущественно на изложении своих и чужих рассуждений. В книге приведены также выдержки из дневника А.Е.Лабзиной 1818 года. С бытовой точки зрения ее воспоминания ценны как памятник давно минувшей эпохи, как материал для истории русской культуры середины XVIII века.
Граф Геннинг Фридрих фон-Бассевич (1680–1749) в продолжении целого ряда лет имел большое влияние на политические дела Севера, что давало ему возможность изобразить их в надлежащем свете и сообщить ключ к объяснению придворных тайн.Записки Бассевича вводят нас в самую середину Северной войны, когда Карл XII бездействовал в Бендерах, а полководцы его терпели поражения от русских. Перевес России был уже явный, но вместо решительных событий наступила неопределенная пора дипломатических сближений. Записки Бассевича именно тем преимущественно и важны, что излагают перед нами эту хитрую сеть договоров и сделок, которая разостлана была для уловления Петра Великого.Издание 1866 года, приведено к современной орфографии.
Иван Александрович Ильин вошел в историю отечественной культуры как выдающийся русский философ, правовед, религиозный мыслитель.Труды Ильина могли стать актуальными для России уже после ликвидации советской власти и СССР, но они не востребованы властью и поныне. Как гениальный художник мысли, он умел заглянуть вперед и уже только от нас самих сегодня зависит, когда мы, наконец, начнем претворять наследие Ильина в жизнь.
Граф Савва Лукич Рагузинский незаслуженно забыт нашими современниками. А между тем он был одним из ближайших сподвижников Петра Великого: дипломат, разведчик, экономист, талантливый предприниматель очень много сделал для России и для Санкт-Петербурга в частности.Его настоящее имя – Сава Владиславич. Православный серб, родившийся в 1660 (или 1668) году, он в конце XVII века был вынужден вместе с семьей бежать от турецких янычар в Дубровник (отсюда и его псевдоним – Рагузинский, ибо Дубровник в то время звался Рагузой)