Жанна – Божья Дева - [221]

Святые Дары для «отступницы» принесли было тайком, недостойным образом. Но Ладвеню настоял на соблюдении торжественности, которой требует присутствие Христа. Можно думать, что он начинал возмущаться всем происходившим; он только что её исповедал и, вероятно, уже думал то, что впоследствии сказал буквально: «Дай Бог моей душе быть там, где будет душа этой девушки».

Но при этом, если верить «Посмертной информации», он покорно продолжал истязать её душу; согласно показаниям Ле Камю, Ладвеню, прежде чем дать ей причастие, спросил её:

– Верите ли вы ещё в эти Голоса?

И она будто бы ответила:

– Я верю в одного Бога – Он один может меня освободить. И я не хочу больше верить в эти Голоса, раз они меня обманули.

(Сам Ладвеню в «Посмертной информации» приводит приблизительно те же слова, но не говорит, в какой именно момент они были произнесены.)

Что же такое всё это? Только фальшивка или час полной богооставленности и результат шантажа причастием?

Я думаю, было и то, и другое, и третье: в «Посмертной информации» есть и очевидные передержки, и просто ложь, – но она действительно «не знала» в эти минуты, как понимать свою судьбу, и все свои мысли сосредоточила на причастии. Невыразимо ужасно думать, что её довели до этого и что эта девочка перед физическим мучением должна была пройти через такое мучение духовное; но, очевидно, она потому и должна была пройти через это, что была самой чистой и самой верной (в то время как множество людей умирает каждый день с приятным сознанием хорошо прожитой жизни).

Как известно, самым страшным в духовной истории мира является рассказ синоптических Евангелий о том, как Сын Божий, приготовившийся к страданиям и смерти, знавший, что они необходимы, в последнюю минуту, провисев несколько часов на кресте, возопил: «Боже Мой, почто Ты Меня оставил?» Так вот, «Посмертная информация» – это тот документ, единственный во всемирной истории (по счастью, может быть, подложный), который по ужасу приближается к вышеназванному.

Она и в эти минуты богооставленности остаётся такой, какой была: всю жизнь она хотела служить только Богу, никому и ничему, кроме Бога, и в эти минуты, когда она чувствует себя оставленной Богом и «не знает», действительно ли Его волю она исполняла, она не хочет знать ничего, кроме Его воли, к Нему одному обращается: «За что Ты меня оставил?» – и готова принять любой ответ.

«С потоками слёз», «со смирением и верой, какие невозможно описать», говорит Ладвеню, она приняла своего «Верховного Государя», Которому всю жизнь «служила всеми своими силами, как только умела».

И в этот момент словно пелена спала с её глаз. Она поняла незамысловатое предсказание Голосов, которое, как бы ещё не желая понять, она повторила своим судьям за несколько месяцев до этого: «Не огорчайся твоим мученичеством, – ты придёшь под конец в Царствие Небесное». Подходя к причастию, она сделала то, что сказала заранее: отдала себя целиком на суд Божий, на суд Его Самого, непосредственно, опустошив саму себя до конца, сказала, что не хочет верить в свои Голоса, если они были не от Него (таков, вероятно, подлинный смысл той фразы, которую Ле Камю и Ладвеню пересказали под очевидный социальный заказ); и сразу после причастия она уверовала окончательно: «Мои Голоса были от Бога».

По-видимому, её ещё пытались допрашивать, – судьи, надо думать, хотели получить настоящий документ о том, что она не верит больше в свои Голоса. Один из нотариусов, Такель, говорит, что он «пришёл после причастия в камеру, где производился допрос». Скорее всего, его вызвали именно для составления протокола. И тут оказалось, что момент был упущен. Такель услыхал совсем не то, для чего его вызвали. Она была уже по ту сторону, громко «молилась прекрасными словами Богу, Божией Матери и святым». И святые, которых она теперь, по словам Ла-Шамбра, Массье и Бушье, призывала всё время, в разные моменты, – это были архангел Михаил и её небесные подруги. Заставить Такеля заверить, что она от них отреклась, стало явно невозможно. Потому Кошон и попытался в дальнейшем заставить Маншона скрепить своей подписью «Посмертную информацию». Но и Маншон отказался заверить какой-то «частный разговор», плохо вязавшийся с тем, что он знал обо всём дальнейшем; он сам был перед казнью на площади, слышал, что она там говорила, и свидетельствует: «До последней минуты она утверждала свою веру в свои откровения».

В самой «Посмертной информации», написанной по заказу Кошона и под его редакцией, проскользнула двусмысленная фраза Ладвеню: «На вопрос о том, были ли действительно Голоса, она ответила, что да, и это она утверждала до смерти». Это, а не то, что Голоса её обманули. А спустя 25 лет Ладвеню показал прямо:

«Она утверждала до конца:

– Мои Голоса меня не обманули.

– Мои Голоса были от Бога.

– Всё, что я сделала, я сделала по повелению Божию.

– От Бога были откровения, которые я получила».

* * *

Начались последние приготовления. На неё надели её подвенечное платье – длинную полотняную рубашку густо пропитанную серой.

Она продолжала молиться. Даже Луазелер, всё время вертевшийся вокруг неё, не выдержал. Он выскочил вон, весь в слезах, и наткнулся на английских солдат, которые, видя его в этом состоянии, стали ругать его и угрожать ему. Но Луазелер, в отличие от Иуды Искариота, не удавился: он тотчас побежал к Уорвику просить управы и защиты от этих солдат, а затем стал изо всех сил, как никто, до полного неправдоподобия, лгать на неё в «Посмертной информации».