Жанна – Божья Дева - [220]

С этими оговорками думаю, что историю её последних часов в основных чертах восстановить всё-таки можно.

* * *

Рано утром 30 мая в её камеру вошёл Массье и официально передал ей вызов на Старый рынок города Руана для публичного оглашения приговора. Вслед за ним вошли Пьер Морис и Луазелер, которым было поручено «увещевать её для спасения её души».

Она, конечно, почувствовала, что это смерть.

Морис и Луазелер опять начали допрашивать её о шинонском знаке. Тайны короля она не открыла, но почти открыла свою тайну: «Она сама, Жанна, была ангелом… Она сама принесла обещание короны, о которой была речь на процессе».

В это время вошли два доминиканца, Ладвеню и Тумуйе. «Так мягко, как только могли» (это они сами говорят про себя через 25 лет), они объявили ей, что через несколько часов она будет сожжена на костре.

По словам Тумуйе, она разрыдалась, «всеми жестами проявляя сильнейшую скорбь», и говорила сквозь слёзы – причитала над плотью, которая (она это знала) также создана для преображения:

«Ой, как могут поступать со мной так жестоко, что моё тело, нетронутое, никогда не осквернённое, будет сожжено в огне!.. Если бы мне могли десять раз отрубить голову, мне это было бы лучше, чем гореть в огне…

И говорила:

Если бы я была в тюрьме Церкви, которой я подчиняюсь, если бы меня стерегли церковные люди, а не солдаты-враги, никогда бы этого не случилось со мной. К Богу, Всевышнему Судии, я взываю о таких мучениях.

И горько жаловалась, что в тюрьме, после её отречения, стражники и другие люди, приведённые к ней, мучили её и насиловали или пытались насиловать».

А тем временем, согласно «Посмертной информации», её продолжали допрашивать.

Едва она перестала биться головою об стенку, Морис спросил её, были ли действительно видения – которые, если они были, очевидно, происходили от «злых духов». «Она ответила, что да, действительно: будь то добрые духи или злые, они мне являлись. Что в особенности она слышала Голоса в час повечерия при колокольном звоне и ещё утром, когда звонили в колокола… Относительно короны и сопровождавшего её множества ангелов она ответила утвердительно и что они являлись ей в образе чего-то очень маленького» (так передаёт Пьер Морис, и мне кажется, что правильна именно его версия: речь идёт о легионах ангелов, которые, как она говорила уже раньше, сопровождали в её видениях архангела Михаила). «А иначе не определила, в каком именно виде и в какой форме они ей являлись» (всё та же невозможность выразить словами неизречённое).

Тогда, продолжает Мориса в показаниях для «Посмертной информации», он «стал говорить ей, что очень похоже на то, что это были злые духи, обещавшие ей освобождение, и что она была обманута; на это она ответила, что это правда, что она была обманута и предоставляет церковным людям судить, были ли духи добрыми или злыми». Но, по словам Тумуйе, она ответила только: «Я не знаю… Я полагаюсь на мою мать Церковь – или же: полагаюсь на вас, на церковных людей» (что опять совсем не одно и то же).

Как показал один из свидетелей Реабилитации (Жан Рикье), Пьер Морис рассказывал, что она сказала в эти минуты, обращаясь к нему:

– Мэтр Пьер, где буду я сегодня вечером?

– Разве вы больше не надеетесь на Господа? – возразил тот.

– О да! – воскликнула она. – С помощью Божией я буду в раю!

Тем временем вокруг неё начиналась сутолока. Люди приходили и уходили. Появился и сам Кошон. Как показал на процессе Реабилитации Тумуйе (в согласии с Ладвеню), она сказала, увидав его:

– Епископ, я умираю из-за вас. Если бы вы поместили меня в церковную тюрьму, этого не произошло бы…

Но его интересовало другое. Согласно «Посмертной информации», Кошон стал говорить ей то же самое, что перед этим говорил ей Морис.

«После нашего прибытия… мы сказали этой Жанне: ну-с, Жанна (это именно так и выглядит в «Информации», редактированной самим Кошоном: «Or qa, Jeanne». – С. О.), вы всегда нам говорили, что ваши Голоса обещали вам освобождение, – и вы видите теперь, как они вас обманули: скажите нам теперь правду. На это Жанна ответила: „Правда, я вижу, что они меня обманули!./⁴ И тогда мы сказали ей, что она может теперь убедиться, что Голоса не были добрыми духами».

Тома Курсельский, редактировавший официальный перевод актов на латынь, свои собственные показания оборвал на этом: он явно счёл излишним утверждать под свою собственную ответственность, что она что бы то ни было ответила на эти слова епископа. И Тумуйе в своём показании не говорит, чтоб она дала какой бы то ни было ответ. Она явно не ответила ничего, так же, как перед этим Морису ответила только: «Не знаю…»

После ухода Кошона она попросила Ладвеню её исповедать. Он это сделал; потом она вспомнила что-то и исповедалась второй раз. И после этого попросила причастия.

Массье говорит, что Ладвеню послал его к Кошону спросить, может ли он дать ей причастие; состоялось какое-то летучее совещание, и Кошон будто бы сказал: «Дайте ей причастие и всё, что она захочет». Но как видно из «Посмертной информации», судьи в последний раз пустили в ход свой обычный приём: шантажировать её тем, чего она ещё раньше (а тем более в эти минуты) «желала больше всего на свете»; и это было в их инквизиционной логике: раз она еретичка, то дать ей причастие можно только если она отречётся.