Жанна – Божья Дева - [197]
Опять они сказали ей, чтоб она спросила совета у своих Голосов.
– Что касается меня, я не переоденусь, чтобы получить причастие. Я прошу вас разрешить мне пойти к обедне в мужской одежде. Эта одежда не обременяет моей души, и я ношу её не против Церкви!..
На этом кончается «процесс „ех officio“», тот, который судьи вели по собственному почину, сами собирая и предъявляя обвинения. По инквизиционному праву они могли так поступать до самого приговора. Но с конца XIII века, чтобы обвинение развивалось и приговор выносился не одними и теми же лицами, стало входить в обычай придавать судьям особого обвинителя, род прокурора. Процесс через это становился «ординарным», приближаясь к обычному состязательному судопроизводству с прениями сторон – обвинителя и обвиняемого. И Кошон предпочёл с этого момента сделать свой «прекрасный процесс» «ординарным», назначив обвинителя в лице своего давнишнего подручного Эстиве. «В принципе, – пишет П. Тиссе, – дознание, проведённое до этого, теряло силу: обвинитель был обязан доказать те пункты, которые обвиняемый отрицал. Но здесь ничего подобного не сделали». Как мы сейчас увидим, утруждать себя доказательствами Эстиве не стал – «свидетели предварительного следствия остались неизвестными, процесс остался основанным на одних допросах Жанны, и их не возобновили после предъявления обвинительного акта», – несмотря на то, что она отрицала его содержание.
О.П.Донкёр: «La minute francaise…», указ, соч.; П. Шампьон: «Proces…», указ. соч. В частности, по первому допросу мы имеем только официальный латинский перевод и теперь Орлеанский манускрипт, который тут, однако, совсем скомкан (из самого его текста видно, что составлявший его писец сначала даже пропустил целиком всю первую часть допроса и только потом спохватился и эту часть поставил в конец); поэтому, ассказывая о первом допросе здесь, как и в главе III, я следую в основном латинскому переводу (в издании Шампьона), за исключением решающего места относительно присяги, где Орлеанский манускрипт восстанавливает подлинные заявления Жанны, явно фальсифицированные сознательно в латинском переводе. Во втором допросе (22 февраля) такая же фальсификация в латинском переводе видна особенно ясно в заявлениях о мужской одежде: её следующий ответ («верю, что мой Совет сказал мне: хорошо») предполагает, что она, вопреки латинскому переводу, уже сказала без обиняков, что оделась мужчиной по повелению Голосов; именно это и даёт Орлеанский манускрипт (который тут остаётся опять единственным памятником первоначальной французской записи, – у Эстиве это место отсутствует, а у Юрфе начинается вообще только с середины допроса 3 марта).
В изложении допросов я, как правило, избегаю повторять те её заявления повествовательного характера, которые уже приведены в предыдущих главах; кроме того, для ясности я в некоторых случаях изменил последовательность её ответов, сгруппировав в рамках данного допроса те из них, которые относятся к одной и той же теме. Нужно, следовательно, иметь в виду, что вопросы сыпались на неё гораздо более беспорядочно, чем это получается в моём изложении.
Для параллельных мистических опытов: В. Н. Ильин «Преподобный Серафим Саровский», указ, соч.; Л. Экслен «L’Intuition mystique…», указ, соч.; Э. Б. Алло «Saint Jean. Г Apocalypse», Paris, 1933.
Переход от процесса «ех officio» к «ординарному»: Пьер Тиссе, профессорюридического факультета в Монпелье, в «Memorial de Jeanne d’Arc 1456–1956», ed.J. Foret, 1958.
XI
«Да, – но Господу первому послужив».
26 марта на заседании в доме епископа Эстиве зачитал 70 статей обвинительного акта, извлечённых из материалов следствия. «Было постановлено, что эти статьи составлены хорошо; что вышеназванная Жанна будет по ним допрошена… и что если она откажется отвечать после того, как ей будет сделано каноническое увещание, то будет считаться, что она призналась в их содержании».
На следующий день, 27 марта, её привели в парадный зал Буврейского замка, где опять, как в первые дни процесса, суд собрался с десятками асессоров. В её присутствии по требованию Эстиве был обсуждён вопрос о её приведении к присяге.
«После этого мы сказали Жанне, что все асессоры были людьми церковными и учёными, образованными в области божественного и гражданского права, и что все они желали поступать с нею со всем благочестием и со всей мягкосердечностью, к коим они и всегда были склонны. И так как у неё не было достаточных знаний по столь сложным вопросам, мы предложили вышеназванной Жанне выбрать из числа асессоров одного или нескольких, чтобы давать ей советы о том, что она должна отвечать».
Она понимала, конечно, чего стоил бы любой из таких адвокатов, и ответила с изысканной вежливостью:
– Очень вам благодарна и всему собранию за то, что вы наставляете меня о моём благе и нашей вере. И за советника, которого вы мне предлагаете, благодарю вас также. Но я не имею намерения расстаться с Советом, который даёт мне Господь. А насчёт присяги, которой вы от меня хотите, я готова присягнуть, что буду говорить правду обо всём, что относится к процессу.
Граф Геннинг Фридрих фон-Бассевич (1680–1749) в продолжении целого ряда лет имел большое влияние на политические дела Севера, что давало ему возможность изобразить их в надлежащем свете и сообщить ключ к объяснению придворных тайн.Записки Бассевича вводят нас в самую середину Северной войны, когда Карл XII бездействовал в Бендерах, а полководцы его терпели поражения от русских. Перевес России был уже явный, но вместо решительных событий наступила неопределенная пора дипломатических сближений. Записки Бассевича именно тем преимущественно и важны, что излагают перед нами эту хитрую сеть договоров и сделок, которая разостлана была для уловления Петра Великого.Издание 1866 года, приведено к современной орфографии.
«Рассуждения о Греции» дают возможность получить общее впечатление об активности и целях российской политики в Греции в тот период. Оно складывается из описания действий российской миссии, их оценки, а также рекомендаций молодому греческому монарху.«Рассуждения о Греции» были написаны Персиани в 1835 году, когда он уже несколько лет находился в Греции и успел хорошо познакомиться с политической и экономической ситуацией в стране, обзавестись личными связями среди греческой политической элиты.Персиани решил составить обзор, оценивающий его деятельность, который, как он полагал, мог быть полезен лицам, определяющим российскую внешнюю политику в Греции.
Иван Александрович Ильин вошел в историю отечественной культуры как выдающийся русский философ, правовед, религиозный мыслитель.Труды Ильина могли стать актуальными для России уже после ликвидации советской власти и СССР, но они не востребованы властью и поныне. Как гениальный художник мысли, он умел заглянуть вперед и уже только от нас самих сегодня зависит, когда мы, наконец, начнем претворять наследие Ильина в жизнь.
Граф Савва Лукич Рагузинский незаслуженно забыт нашими современниками. А между тем он был одним из ближайших сподвижников Петра Великого: дипломат, разведчик, экономист, талантливый предприниматель очень много сделал для России и для Санкт-Петербурга в частности.Его настоящее имя – Сава Владиславич. Православный серб, родившийся в 1660 (или 1668) году, он в конце XVII века был вынужден вместе с семьей бежать от турецких янычар в Дубровник (отсюда и его псевдоним – Рагузинский, ибо Дубровник в то время звался Рагузой)
Написанная на основе ранее неизвестных и непубликовавшихся материалов, эта книга — первая научная биография Н. А. Васильева (1880—1940), профессора Казанского университета, ученого-мыслителя, интересы которого простирались от поэзии до логики и математики. Рассматривается путь ученого к «воображаемой логике» и органическая связь его логических изысканий с исследованиями по психологии, философии, этике.Книга рассчитана на читателей, интересующихся развитием науки.
В основе автобиографической повести «Я твой бессменный арестант» — воспоминания Ильи Полякова о пребывании вместе с братом (1940 года рождения) и сестрой (1939 года рождения) в 1946–1948 годах в Детском приемнике-распределителе (ДПР) города Луги Ленинградской области после того, как их родители были посажены в тюрьму.Как очевидец и участник автор воссоздал тот мир с его идеологией, криминальной структурой, подлинной языковой культурой, мелодиями и песнями, сделав все возможное, чтобы повествование представляло правдивое и бескомпромиссное художественное изображение жизни ДПР.