Жанна – Божья Дева - [193]
Из упоминания, промелькнувшего в их протоколе, видно, что она всё время умоляла их пустить её к обедне. Когда-то, в начале процесса, она по дороге на допрос остановилась у двери пустой часовни – «Здесь Тело Господне?..» – и уговорила Массье разрешить ей на минутку туда зайти. Потом это вошло было в обычай – Массье стал украдкой пускать её на несколько мгновений в эту пустую часовню каждый раз, когда вёл её на допрос. Но и это кончилось давно: Эстиве об этом проведал, устроил скандал у дверей часовни; по словам Массье, ему было сказано, чтоб он не смел пускать в церковь «отлучённую б…… Он добавляет, что это сопровождалось страшными угрозами по его адресу – что, впрочем, может являться уже плодом его стараний через 25 лет выставить самого себя почти что жертвой. Посещения часовни, во всяком случае, прекратились; к тому же её перестали выводить на допросы, которые теперь происходили в самой тюрьме.
На этой тоске по церкви и по литургии они попробовали её сломить. Они заявили, что пустят её к обедне, если она переоденется в женское платье. Что она предпочитает: мужскую одежду или обедню?
– Гарантируйте мне, что я пойду к обедне, если буду в женской одежде; тогда я вам отвечу.
– Гарантирую вам это.
– А что вы скажете, если я поклялась и обещала нашему королю, что не сниму этой одежды? Всё-таки я отвечу вам так: закажите для меня длинное платье, до земли, и дайте мне его, чтоб я пошла к обедне; а потом, вернувшись, я опять надену одежду, которая на мне.
Они потребовали, чтоб она переоделась в женское платье раз и навсегда.
– Я спрошу об этом совета и потом вам отвечу…
«И попросила, ради Бога и Божией Матери, чтоб ей разрешили пойти к обедне».
Они настаивали, чтобы она переоделась в женское платье окончательно.
Вопрос для неё, конечно, принципиальный: она оделась мужчиной, чтобы служить Богу, и, по-жерсоновски «презирая возмущение фарисеев», утверждает, что «её Совет сказал ей: хорошо». Но её сопротивление имеет и другую причину:
– Дайте мне одежду как у городских девушек, то есть длинную houppelande (платье из плотной материи до самой земли. – С. О.), я её надену, и даже женский капюшон, чтобы пойти к обедне.
«Длинное платье до самой земли»… «Длинную houppelande»… «И, вернувшись, опять надену одежду, которая на мне»… Она стыдится назвать всё своими именами, хотя говорит уже достаточно ясно. Но, по словам Маншона, она по меньшей мере один раз сказала Кошону и Уорвику прямо, без обиняков, почему она не могла оставаться с английскими солдатами иначе, как в «крепко завязанных штанах», – сказала также им обоим, что они это знали и без того: напомнила Уорвику, что он сам однажды прибежал на её крики, когда эти солдаты – уже не в первый раз – пытались отнять у неё то, что ей было дороже жизни.
Это в протокол не заносилось, как не заносились и её требования перевести её в церковную тюрьму, под женский надзор.
Опять «она попросила так настойчиво, как только могла» (это записано в их протоколе), чтоб ей оставили ту одежду, какая на ней, и разрешили бы пойти к обедне не переодеваясь.
Они повторили требование: во всём покориться суждению Церкви.
– Все мои слова и все мои дела в руке Божией, и я надеюсь на Него. И уверяю вас, что я ничего не хотела бы сделать или сказать против христианской веры; и если бы на мне было что-нибудь такое, сказанное мною или сделанное, о чём церковные люди могли бы доказать, что это противно христианской вере, установленной Господом, я не держалась бы за это, но отвергла бы это!
Они, однако, не допускают самой этой постановки вопроса: от них вовсе не требуется «доказать» ей то или иное – речь идёт не о диспуте, а о том, что она должна подчиниться голосу Церкви и больше ничего. А голос Церкви – это они, смертельные политические враги её дела, канонически бесспорно представляющие Святейшую Инквизицию, т. е. непосредственно Святой Престол и ту часть французского клира, которая склонилась перед Римом и пользуется полным доверием Святого Отца.
«На вопрос, хочет ли она подчиниться Церкви, ответила:
– Сейчас я не дам вам другого ответа. Пришлите ко мне писца в субботу, если не хотите прийти сами, – я ему отвечу с помощью Божией, а он запишет».
Обвинение делает следующий шаг. Духи, которые ей являются, внушают ей отказывать в повиновении Церкви. Поклонялась ли она им? Ставила ли она им свечи? Приносила ли дары?
– Даров не приносила иначе как в руку священника во время обедни, во славу святой Екатерины. И верю, что это – одна из тех, кто является мне. И не зажгла святой Екатерине и святой Маргарите, которые на небе, столько свечей, сколько хотела бы… И твёрдо верю, что это те, которые являются мне.
Они переспросили: значит, она ставила свечи тем, кто ей является?
– Я это делаю во славу Божию, Божией Матери и святой Екатерины, которая на небе. И не делаю разницы между святой Екатериной, которая на небе, и той, которая является мне.
Она их слушается во всём?
– Всеми моими силами я исполняю повеления Господа, которые мне даются через мои Голоса, так, как только умею их понять. И они не приказывают мне ничего без воли Господней.
Опять они вернулись к вопросу о том, не давали ли ей Голоса на войне такие повеления, которых она не могла выполнить.
Граф Геннинг Фридрих фон-Бассевич (1680–1749) в продолжении целого ряда лет имел большое влияние на политические дела Севера, что давало ему возможность изобразить их в надлежащем свете и сообщить ключ к объяснению придворных тайн.Записки Бассевича вводят нас в самую середину Северной войны, когда Карл XII бездействовал в Бендерах, а полководцы его терпели поражения от русских. Перевес России был уже явный, но вместо решительных событий наступила неопределенная пора дипломатических сближений. Записки Бассевича именно тем преимущественно и важны, что излагают перед нами эту хитрую сеть договоров и сделок, которая разостлана была для уловления Петра Великого.Издание 1866 года, приведено к современной орфографии.
«Рассуждения о Греции» дают возможность получить общее впечатление об активности и целях российской политики в Греции в тот период. Оно складывается из описания действий российской миссии, их оценки, а также рекомендаций молодому греческому монарху.«Рассуждения о Греции» были написаны Персиани в 1835 году, когда он уже несколько лет находился в Греции и успел хорошо познакомиться с политической и экономической ситуацией в стране, обзавестись личными связями среди греческой политической элиты.Персиани решил составить обзор, оценивающий его деятельность, который, как он полагал, мог быть полезен лицам, определяющим российскую внешнюю политику в Греции.
Иван Александрович Ильин вошел в историю отечественной культуры как выдающийся русский философ, правовед, религиозный мыслитель.Труды Ильина могли стать актуальными для России уже после ликвидации советской власти и СССР, но они не востребованы властью и поныне. Как гениальный художник мысли, он умел заглянуть вперед и уже только от нас самих сегодня зависит, когда мы, наконец, начнем претворять наследие Ильина в жизнь.
Граф Савва Лукич Рагузинский незаслуженно забыт нашими современниками. А между тем он был одним из ближайших сподвижников Петра Великого: дипломат, разведчик, экономист, талантливый предприниматель очень много сделал для России и для Санкт-Петербурга в частности.Его настоящее имя – Сава Владиславич. Православный серб, родившийся в 1660 (или 1668) году, он в конце XVII века был вынужден вместе с семьей бежать от турецких янычар в Дубровник (отсюда и его псевдоним – Рагузинский, ибо Дубровник в то время звался Рагузой)
Написанная на основе ранее неизвестных и непубликовавшихся материалов, эта книга — первая научная биография Н. А. Васильева (1880—1940), профессора Казанского университета, ученого-мыслителя, интересы которого простирались от поэзии до логики и математики. Рассматривается путь ученого к «воображаемой логике» и органическая связь его логических изысканий с исследованиями по психологии, философии, этике.Книга рассчитана на читателей, интересующихся развитием науки.
В основе автобиографической повести «Я твой бессменный арестант» — воспоминания Ильи Полякова о пребывании вместе с братом (1940 года рождения) и сестрой (1939 года рождения) в 1946–1948 годах в Детском приемнике-распределителе (ДПР) города Луги Ленинградской области после того, как их родители были посажены в тюрьму.Как очевидец и участник автор воссоздал тот мир с его идеологией, криминальной структурой, подлинной языковой культурой, мелодиями и песнями, сделав все возможное, чтобы повествование представляло правдивое и бескомпромиссное художественное изображение жизни ДПР.