Жанна – Божья Дева - [190]
Благодарила ли она за явление знака?
– Я благодарила Господа за то, что Он избавил меня от настойчивости тамошних клириков, которые рассуждали обо мне. И несколько раз я встала на колени…
И тут начинается её рассказ, который мы привели в своё время, анализируя шинонскую тайну:
– Ангел, пришедший от Бога и ни от кого другого, вручил знак моему королю…
«И добавила:
– Ради любви ко мне и чтобы они перестали меня допрашивать, Богу было угодно, чтобы знак увидали те из наших, кто его увидал»…
Неожиданный вопрос, выбивающий её из её схемы:
Король и она – поклонились ли они ангелу?
Благоразумно умолчав о короле, она ответила, что, конечно, она поклонялась тому ангелу, который ею руководит и сопровождал её во всё время шпионского свидания:
– Я поклонилась, и встала на колени, и сняла свою шапочку.
И дальше образ ангела моментами будет двоиться: каждый раз, когда прямой ответ означал бы признание, что явление ангела королю было явлением её самой в несотворенном свете, она будет говорить не о себе, а о своём незримом для других руководителе.
Через день, 12 марта, при новом допросе в тюрьме Ла Фонтен сразу продолжил эту тему:
Тот же ли это ангел, который являлся ей?
Опять, чтобы не раскрыть тайны своего прославления, она должна была говорить в своём ответе не о себе самой, а о своём руководителе:
– Всегда один и тот же, и он ни разу не обманул моей надежды.
Они попытались возразить, напомнив ей её фактическое положение.
– Я считаю, раз это угодно Господу, то лучше, что я в плену.
Но не покинута ли она Голосами в духовном смысле?
– Как же можно сказать, что они меня покинули, когда они утешают меня каждый день!
Новый пункт обвинения выдвигается по линии морали: она ослушалась своих родителей.
– Я слушалась их во всём, кроме моего ухода… Раз Бог это повелевал, мне следовало уйти.
Тут они спросили её о том, чего она не говорила почти никому: правда ли, что Голоса называют её «Дочерью Божией», «Дочерью Церкви», «Девушкой с великим сердцем»?
(И опять возникает вопрос: откуда судьи узнали то, что она едва согласилась сказать в кругу ближайших соратников Карла VII?)
Она не говорила об этом почти никогда; но сейчас, под судом, обвинённая в ереси и в кощунстве, она не отреклась.
– До осады Орлеана и с тех пор каждый день, когда они говорят ко мне, они много раз называли меня: Девушка Жанна, Дочь Божия.
Как богословы, судьи знали, что всё в мироздании происходит для того, чтобы человек был чадом Божиим, – и тем более оскорбительным для божественного величия звучало утверждение, будто для ангелов и для святых Торжествующей Церкви Дочерью Божией стала эта «тварь в образе женщины». Одежд своих судьи не разодрали – в Европе это не делалось, и от негодования им полагалось лишь стыдливо опускать глаза: «На что нам ещё свидетелей? Вот, теперь вы слышали богохульство её».
Обращалась ли она к Богу непосредственно, когда обещала посвятить Ему свою девственность?
– Достаточно было обещать это тем, кого Он послал, то есть святой Екатерине и святой Маргарите.
Её допрашивают теперь почти целый день: они вернулись в тюрьму после полудня, опять допытывались о её детстве, о её видениях, о её уходе. О мужской одежде она повторила:
– Я это сделала сама, ни один человек на свете меня об этом не просил. Всё, что я сделала хорошего, я сделала по повелению Голосов… И ещё сейчас, если бы я была в этой мужской одежде с нашими и делала бы то, что делала до плена, мне кажется, это было бы одним из больших благ для Франции.
Под конец её опять спросили о «знаке». Её продолжал мучить вопрос о том, что она может и чего не должна говорить:
– Об этом я получу совет от святой Екатерины…
На следующий день, 13 марта, они взялись опять за эту тему. Она попыталась вырваться.
– Хотелось бы вам, чтобы я нарушила клятву? Я поклялась и обещала, что не открою этого знака, обещала сама, по своей доброй воле, потому что меня слишком понуждали это сказать. Тогда я сама сказала: обещаю, что больше не буду об этом говорить ни одному человеку.
Конечно, они её не выпускали. Говорила она со вчерашнего дня, как хотела, со святой Екатериной?
– Я её слышала. И она мне сказала несколько раз, чтоб я смело отвечала судьям на те вопросы, которые относятся к процессу.
Наконец она сказала, что корона, которой они все время добивались, была принесена ангелом в подтверждение королю, в знак того, что он получит королевство.
Они продолжали расспрашивать о короне. Её ответ – на этот раз явная аллегория, относящаяся к реймской коронации.
– Корона была передана архиепископу Реймскому… Он принял её и вручил королю; я сама была при этом. И была эта корона помещена в сокровищницу короля…
Держала ли она эту корону в руках? Целовала ли её?
– Нет.
Были ли на ней драгоценные камни?
– Я вам сказала всё, что знаю.
Откуда пришёл ангел?
– Он пришёл сверху… Я хочу сказать, что он пришёл по повелению Господню.
Когда это было?
– Кажется, в апреле или в марте. В будущем апреле или в этом месяце будет два года; это было после Пасхи. (Из контекста видно, что она говорит всё время о первом приёме у короля и, стало быть, вовсе не спутала последовательность событий, как это утверждает Кордье: «после Пасхи» является или ошибкой памяти относительно даты Пасхи в 1429 г., или просто ошибкой писцов, написавших «после» вместо «до».)
Граф Геннинг Фридрих фон-Бассевич (1680–1749) в продолжении целого ряда лет имел большое влияние на политические дела Севера, что давало ему возможность изобразить их в надлежащем свете и сообщить ключ к объяснению придворных тайн.Записки Бассевича вводят нас в самую середину Северной войны, когда Карл XII бездействовал в Бендерах, а полководцы его терпели поражения от русских. Перевес России был уже явный, но вместо решительных событий наступила неопределенная пора дипломатических сближений. Записки Бассевича именно тем преимущественно и важны, что излагают перед нами эту хитрую сеть договоров и сделок, которая разостлана была для уловления Петра Великого.Издание 1866 года, приведено к современной орфографии.
«Рассуждения о Греции» дают возможность получить общее впечатление об активности и целях российской политики в Греции в тот период. Оно складывается из описания действий российской миссии, их оценки, а также рекомендаций молодому греческому монарху.«Рассуждения о Греции» были написаны Персиани в 1835 году, когда он уже несколько лет находился в Греции и успел хорошо познакомиться с политической и экономической ситуацией в стране, обзавестись личными связями среди греческой политической элиты.Персиани решил составить обзор, оценивающий его деятельность, который, как он полагал, мог быть полезен лицам, определяющим российскую внешнюю политику в Греции.
Иван Александрович Ильин вошел в историю отечественной культуры как выдающийся русский философ, правовед, религиозный мыслитель.Труды Ильина могли стать актуальными для России уже после ликвидации советской власти и СССР, но они не востребованы властью и поныне. Как гениальный художник мысли, он умел заглянуть вперед и уже только от нас самих сегодня зависит, когда мы, наконец, начнем претворять наследие Ильина в жизнь.
Граф Савва Лукич Рагузинский незаслуженно забыт нашими современниками. А между тем он был одним из ближайших сподвижников Петра Великого: дипломат, разведчик, экономист, талантливый предприниматель очень много сделал для России и для Санкт-Петербурга в частности.Его настоящее имя – Сава Владиславич. Православный серб, родившийся в 1660 (или 1668) году, он в конце XVII века был вынужден вместе с семьей бежать от турецких янычар в Дубровник (отсюда и его псевдоним – Рагузинский, ибо Дубровник в то время звался Рагузой)
Написанная на основе ранее неизвестных и непубликовавшихся материалов, эта книга — первая научная биография Н. А. Васильева (1880—1940), профессора Казанского университета, ученого-мыслителя, интересы которого простирались от поэзии до логики и математики. Рассматривается путь ученого к «воображаемой логике» и органическая связь его логических изысканий с исследованиями по психологии, философии, этике.Книга рассчитана на читателей, интересующихся развитием науки.
В основе автобиографической повести «Я твой бессменный арестант» — воспоминания Ильи Полякова о пребывании вместе с братом (1940 года рождения) и сестрой (1939 года рождения) в 1946–1948 годах в Детском приемнике-распределителе (ДПР) города Луги Ленинградской области после того, как их родители были посажены в тюрьму.Как очевидец и участник автор воссоздал тот мир с его идеологией, криминальной структурой, подлинной языковой культурой, мелодиями и песнями, сделав все возможное, чтобы повествование представляло правдивое и бескомпромиссное художественное изображение жизни ДПР.