Жан Жорес - [65]

Вернувшись к рабочим, он рассказал им об итогах переговоров и спросил, что они считают нужным делать.

— Сопротивляться, поскольку они хотят войны.

Жорес молчал. Он видел, что рабочие настроены решительно и готовы к забастовке. Но этого как раз и добивается администрация. Жорес представил себе, что надет рабочих и их семьи. Он подумал, что надо любой ценой избежать забастовки. Но как сказать об этом возбужденным стеклодувам? Жорес решил поговорить с каждым из членов комитета один на один. Но первый же рабочий, которому он посоветовал уступить и принять условия Рессегье, решительно заявил:

— Как, вернуться на завод? Бросить на произвол судьбы товарищей, которые виноваты лишь в том, что они наши делегаты? Мне кажется, что это оскорбительное предложение для нас?

Но после долгих разговоров и раздумий рабочие поняли, что шансов на успех забастовки нет. Они смирились и послали Рессегье телеграмму: «Мы единодушно решили возобновить работу на ваших условиях. Пелетье и Бодо будут жить на нашу зарплату».

Рессегье даже не соизволил ответить. На другой день на закрытых воротах завода появилось объявление: «Рабочие стекольного завода Кармо бросили работу без всяких причин, и поэтому завод закрыт. Правление считает нужным в интересах рабочих предупредить их, что оно не может сообщить, когда и на каких условиях возобновятся работа завода. Вследствие этого каждый получит причитающийся ему расчет».

Итак, даже уступка, вернее, капитуляция рабочих не помогла. Это уже была не забастовка, а просто локаут, повод для которого давно искал Рессегье. Теперь у Жореса главная забота о том, чтобы добыть денег и прокормить безработных стекольщиков и их семьи. Вместе с другими депутатами-социалистами он организует в разных городах Франции митинги, на которых проводится обор средств для безработных кармозинцев. Кое-какие деньги удалось добывать, поступали и пожертвования. Жорес был тронут до глубины души, когда получил деньги от восемнадцати студентов Эколь Нормаль и от учеников лицея в Альби. Но денег было слишком мало, чтобы прокормить более тысячи рабочих с их женами и детьми. Безработные держались героически и стойко переносили лишения. Их поддерживала солидарность французских рабочих со стекольщиками Кармо, многочисленные проявления которой они видели. Рессегье пытался вновь пустить завод в ход 15 сентября с помощью штрейкбрехеров. Он набрал рабочих в Шампани, Жиронде, Рив-де-Жьере и доставил их в Кармо. Но когда приехавшие рабочие увидели, для чего их обманом завербовали, то три четверти из них категорически отказались работать.

Положение осложнялось тем, что в отличие от забастовки шахтеров в 1892 году из-за Кальвиньяка, которую поддерживали даже некоторые буржуазные газеты, на этот раз пресса подняла злобную кампанию против рабочих и особенно лично против Жореса, обвиняя его в подстрекательстве. Даже среди социалистов шли разговоры о том, что Жорес втянул рабочих в забастовку, желая использовать ее для роста своей популярности, что эта крайне невыгодная забастовка приведет лишь к ослаблению влияния профсоюзов. Говорили о недавнем оппортунистическом прошлом Жореса, о том, что ему нельзя доверять. Одна парижская молодежная социалистическая организация в своей резолюции, критиковавшей Жореса, назвала его «вторым Гамбеттой».

Жорес самоотверженно борется за интересы стекольщиков. В первые дни забастовки он телеграфировал председателю совета министров: «К этой забастовке стремился и хочет ее продолжения сам хозяин завода. Таким путем он намеревается уничтожить синдикат рабочих. Создатель и главный акционер реакционной политической газеты, он хочет иметь основания, чтобы обречь социалистов Кармо на голод. Он грубо злоупотребляет своим положением владельца предприятия. Спровоцированная им забастовка — это преступная западня для рабочих».

Но, как и следовало ожидать, правительство не только не попыталось умерить пыл обнаглевшего капиталиста, но решительно поддержало его.

В Кармо положение становилось все более тяжелым. Город наводнили жандармы, солдаты и одетые в штатское агенты. Префект города Альби организовал травлю и преследования рабочих активистов. Жорес оказался объектом особой ненависти. В это время в Альби судили группу рабочих стекольного завода. Среди них, кстати, оказался Окутюрье, тот самый, который в конце 1892 года выступал против кандидатуры Жореса. Считая, что присутствие депутата помешает судебному произволу властей, рабочие просили Жореса прийти на суд. Прокурор во время своей речи дошел до того, что, показывая пальцем на Жореса, кричал судьям:

— Накажите их беспощадно. Надо, чтобы рабочие знали, что они всегда будут сурово наказаны до тех пор, пока их представителем остается этот злосчастный человек!

Однажды в Кармо Жорес проходил с группой рабочих по площади Гамбетты, направляясь в комитет профсоюза. Прямо на них ехали несколько конных жандармов. Жорес и его спутники отошли в сторону, но жандармы тоже свернули и направились прямо на них. Жорес был прижат огромной грудью храпящей лошади к дереву. Вдруг жандарм наклонился с седла и, быстро оглянувшись, пробормотал: