Жан-Жак Руссо - [58]

В следующей книге рассматриваются сложные понятия «суверенность» и «законность». Суверенность определяется как выражение общей воли, которая не является ни суммой, ни усредненным числом индивидуальных волеизъявлений. Характерным для нее является то, что она подразумевает благо для всех, а не интересы каждого в отдельности. В правильно устроенном обществе настоящий гражданин — тот, кто выбирает решение, выгодное не ему лично и не малой группе людей, объединенных корпоративными интересами, а всему обществу. Суверенность, или законодательная власть, неотчуждаема, так как волеизъявление не может передаваться, и это исключает систему представительства; она неделима и потому исключает принцип разделения властей. Только исполнительная власть, будучи подчиненной, может иметь в себе подразделения; она имеет ограничения, то есть может быть основана только на общественном интересе и никогда — на частном, что и является гарантией равенства. Только законодательная власть является главной и принадлежит народу, который выражает свою волю голосованием.

Государство, устроенное таким образом, держится на законе — публичном акте общественного волеизъявления, который касается всех граждан: он исходит от всех, чтобы быть приложимым ко всем.

Кто должен создавать законы? Не сам народ, поскольку он некомпетентен, а некий мифический персонаж, которого Руссо называет Законодателем, — он должен черпать вдохновение в таких великих личностях, как Моисей, Ликург, Солон, даже Кальвин. Не нарушает ли здесь Руссо так называемую демократию? Не проявляется ли здесь будущая якобинская диктатура? Ни в коей мере. Этот Законодатель должен быть посторонним в данном городе, он не принадлежит ни к законодательной, ни к исполнительной власти и ограничивается тем, чтобы в качестве эксперта сформулировать законы, наилучшим образом приспособленные к данной ситуации. Но силу эти законы приобретут только после одобрения их народом-сувереном. Будучи личностью умудренной, Законодатель сумеет учесть географические, исторические и экономические условия жизни данного народа.

Определив условия, на которых происходит объединение людей в общество, Руссо в третьей книге переходит к устройству правительства. Он напоминает об основополагающем принципе: неотчуждаемая законодательная власть принадлежит только суверену, то есть народу, который не имеет права сложить ее с себя. Правительство — это исполнительная власть, а значит, подчиненная, и потому она должна давать отчет о своей деятельности.

Каковы возможные формы правительства? Суверен может доверить его создание всему народу или большей части народа — тогда это демократия, более соответствующая условиям малых государств. Суверен может поручить осуществление ее нескольким лицам — это может быть аристократия, уместная в государствах средней величины. Это может быть и единый магистрат в случае монархии, что более подходит крупному государству, управление которым требует быстроты исполнения распоряжений власти. Вполне обычное разделение? Нет, если исходить из существенного разграничения между сувереном и правительством. В понимании Руссо демократия исключает принцип представительства: это система, при которой «исполнительная власть соединена с законодательной», когда весь народ создает законы и наблюдает за их исполнением; такая система, однако, очень трудна в применении, — разве что в совсем малых республиках. Это дает Руссо основания сказать: «Если рассматривать этот термин в буквальном его значении, то настоящей демократии никогда не существовало и никогда не будет существовать. Если бы на свете жил народ из богов, то он мог бы управлять собой вполне демократично. Такое совершенное управление невозможно людям».

На практике Руссо отдает предпочтение аристократии, однако не наследственной, а выборной, — причем в качестве правительства, а не суверена[32]. Но внимание! Со временем имеет место явление; «истощения», которое возникает из антагонизма между законодательной и исполнительной властями, между сувереном и правительством, так как последнее стремится захватить прерогативы первого.

Если с течением времени народ утрачивает интерес к своим обязанностям, то законодательная власть «атрофируется», и происходит постепенное изъятие правительством власти от суверена, что и приводит к утрате свободы. Разве не так произошло в Женеве, где Малый совет (исполнительная власть) в конце концов поставил себя над Генеральным советом (законодательной властью), оставив ему лишь тень того, что должно быть?

Итак, всякое государство обречено на смерть уже при своем рождении. Но, как объясняет Руссо, в своей последней книге, можно, по крайней мере, замедлить его вырождение путем бдительной деятельности специальных магистратур, образец которых Руссо позаимствовал в древнеримском государстве. Действительно, в Древнем Риме были народные трибуны, которые не имели никакой законодательной или исполнительной власти, но имели право указать либо суверену, либо правительству на превышение ими своих полномочий. Имелись там и цензоры, которые должны были наблюдать за нравами. Мог быть, наконец, и диктатор: в крайнем случае, и на очень короткое время, он мог быть поставлен