Жалоба. С применением силы - [6]

жнец этот

центр покоя

в мире дневных

трудов

IX. «Притча о слепцах»

Страшно но хорошо сделана

Притча о слепцах

без единого всплеска красного

в композиции где

группа нищих по диагонали вниз

ведет друг друга

через весь холст,

от левого края

чтобы свалиться

                           в канаву

которой и

                    обрываются

картина и композиция возвращая

к слепоте и незрячести

явленной в лицах

в грязной щетине изгоев

их жалких пожитках

на заднике чуть различимы

заводь прачка крестьянский

домишко шпиль церкви

лица подняты словно бы

к свету небес

ничего лишнего скупость

композиции где один

за другим держась за посох

уверенно бредут навстречу катастрофе

Венок из плюща

Все это — ложь, ложь и ложь.

И только —

               повенчана с беспределом, —

выходит наружу, сметая

границы и рамки,

или прячется вглубь,

где ее — ни различить, ни увидеть.

          Антоний и Клеопатра —

                   были правы,

они показали нам,

как это: Люблю тебя,

           или —

незачем жить.

Время желтых нарциссов

кануло в прошлое. Лето,

лето вокруг! —

шепчет сердце, —

лето, даже не в апогее.

Так что — не поддавайся

сомнениям:

         они ведь нахлынут,

                       они могут —

преждевременно

           нас поломать.

Мы — лишь смертные.

Но из смертности —

     можем бросить вызов судьбе.

Можем даже —

ничтожный шанс, но он есть —

        победить! И что нам

               до белых нарциссов,

фиалок,

        которые вновь расцвели,

                  ведь здесь —

все еще —

                розы!

И романтика страсти — она ни при чем.

Суть любви есть

           жестокость, но

в нашей воле

             преобразить эту жестокость,

                    чтобы жить вместе.

У любви — свои времена года,

            за и против резоны,

                 и все, что там сердце

бормочет во тьме,

утверждая свое

      в конце мая.

Не забудем, что свойство шипов —

        рвать плоть, ранить —

и мне это знакомо, —

продирался.

            Держись

от шипов подальше,

говорят тебе.

        Но невозможно: жить,

               избегая

терниев.

Дети собирают цветы.

         Пускай их…

                Но сорвав их,

не знают,

куда пристроить —

оставляя вянуть

у края дороги.

В нашем возрасте воображение,

       игнорируя горечь фактов,

             заставляет нас воспарить,

и вот — розы взметнулись над терниями.

            Да, конечно:

любовь жестоковыйна,

         эгоистична,

          и просто — тупа́;

ослепленная светом, она просто не видит.

       Когда молод — она такова.

              Но мы стали старше,

я — чтобы любить,

        а ты — быть любимой,

                  и нужно —

не важно как,

         одной только волей,

                   сохранить

дар драгоценный,

этот дар —

на кончиках пальцев.

И — по воле нашей —

да будет нам:

после всего.

Уильям Карлос Уильямс С применением силы Рассказ

Новые пациенты — я знал только их фамилию: Олсоны. Приходите, пожалуйста, побыстрее, дочери очень плохо.

На пороге меня встретила мать: крупная, опрятная женщина, она выглядела напуганной. Было в ее поведении что-то заискивающее, когда нарочито радостно спросив из-за двери: это доктор? — она впустила меня в дом. Проходите, кивнула она за спину. Вы уж простите нас, доктор, дочь на кухне — там тепло. У нас дома иногда очень уж сыро…

Девочка, полностью одетая, сидела на коленях у отца. Тот попытался подняться мне навстречу, но я только махнул рукой — не беспокойтесь, и, сняв пальто, приступил к осмотру. Было заметно: они очень нервничают, и отец, и мать недоверчиво косились на меня — и тут же отводили глаза в сторону. Часто, вызывая врача, родители ничего толком не объясняют — это я должен рассказать им, что происходит; зачем иначе платить три доллара?

Ребенок буквально поедал меня взглядом — холодным, внимательным взглядом, при этом лицо девочки абсолютно ничего не выражало. Она не двигалась, будто впала в оцепенение; красивая, сильная, она напоминала телочку. Щеки ее пылали, дыхание было отрывистым, и я понял: у нее высокая температура. Алый румянец, копна роскошных золотых волос. Просто ребенок с картинки — из тех, что изображают на рекламных вкладышах и в воскресных газетах.

У нее уже три дня температура, начал отец, хоть убей, не понимаем почему. Жена давала ей все эти снадобья, все, как положено, а толку нет. Сейчас вокруг столько болеют. Мы и подумали, лучше уж вам ее осмотреть, чтобы мы знали, что там такое.

Многие доктора начинают с этого, обычный вопрос. На горло жалуется?

Родители — едва ли не хором — ответили: нет… Нет, сказала женщина, горло у нее не болит.

Горло у тебя болит? — обернулась она к девочке. Никакой реакции, все то же застывшее выражение на лице — и так же неотрывно смотрит на меня.

Я пробовала глянуть, сказала мать, ничего не видно.

В школе, куда последний месяц ходила девочка, было несколько случаев дифтерии, и мы все думали об одном и том же, но никто не произносил этого вслух.

Что ж, сказал я, полагаю, для начала надо посмотреть горло. Я улыбнулся — профессиональная улыбка, и спросив, как зовут ребенка, обратился к девочке: давай, Матильда, открой рот, посмотрим, что там у нас.

Безрезультатно.

Ну, давай, как можно убедительней произнес я, открой рот пошире и дай мне взглянуть на твое горло. Смотри, с этими словами я развел руки в сторону, у меня в руках ничего нет. Просто открой рот и дай мне посмотреть.