Жак Лакан: введение - [54]
Дальше, как я писал выше, эта нехватка символизируется, и тем самым запускается весь механизм желания – череда попыток эту нехватку назвать, угадать, в чем она заключается. Короче говоря, то, что я описывал как метонимию желания.
В этом смысле психическое становление субъекта – это движение от jouissance Другого к желанию Другого. В следующей лекции я буду разбирать психические структуры и мы увидим, что чем дальше заходит психическое развитие, тем, соответственно, надежней субъект отодвигается от jouissance Другого. Jouissance, как я писал выше, – это наслаждение через край, это чрезмерное наслаждение, то наслаждение, от которого необходимо защититься. Чем успешнее субъект от этого чрезмерного наслаждения защищается, тем, соответственно, плотнее он/она встраивается в динамику, где взаимодействие идет уже не столько с jouissance Другого, сколько с желанием Другого. Например, если говорить о психотической структуре, то эта психотическая структура будет связана с неспособностью отделиться от jouissance Другого. Невротическая структура, которая располагается как бы на другом конце спектра, уже будет связана с тем, что этот jouissance достаточно надежно отделен от субъекта, а сам субъект вплетен в динамику, связанную с желанием Другого. Желанием, которое, с одной стороны, позволяет субъекту все-таки каким-то образом иметь дело с этим jouissance Другого, но иметь дело таким образом, чтобы оно ему не угрожало. То есть невротик имеет дело с наслаждением, которое уже ограничено и которое не может перейти некоторую черту.
Но все равно, если говорить о том, что лежит в основании желания, если идти к основанию желания, то неизбежно упрешься в эту самую Вещь. В ту Вещь, которая была как бы утрачена на входе в психическое развитие. Тут важно выражение «как бы». «Как бы» имеется в виду в том смысле, что нельзя утверждать, будто бы субъект когда-то обладал этой Вещью. Эта Вещь конституируется через осознание собственной нехватки – субъекту чего-то не хватает и отсюда может возникнуть иллюзия, будто бы он/она когда-то этим чем-то обладал (и это обладание переживалось как высшее блаженство).
Собственно говоря, именно иллюзия, согласно которой есть что-то, что когда-то было моим, что позволяло мне переживать себя полным, лишенным нехватки, и есть то, что поддерживает желание на плаву, не позволяет этому желанию заглохнуть, постоянно это желание поддерживает и одновременно обеспечивает постоянную неудовлетворенность этого желания. Обеспечивает вечное кружение желания вокруг невозможного объекта, вокруг невозможности полного удовлетворения, нахождения этой самой агалмы. Чтобы субъект ни пробовал, это все будет не то, потому что тем, что ему/ей нужно, он/она, во-первых, никогда не обладал, а во-вторых, его утратил, лишился. Символическая кастрация навсегда лишила субъекта обладания Вещью. Но лишив его этой Вещи, этого наслаждения, она одновременно его/ее от нее защитила, потому что jouissance, повторюсь, это то, от чего, как это ни парадоксально, необходимо защищаться. Если от него не защищаться, то оно способно полностью поглотить субъекта, уничтожить его, не позволить ему никоим образом развиться (что происходит при образовании психотической структуры).
Следующие важные понятия Лакана, логично связанные с желанием, это фантазия, а также фундаментальная фантазия[105], которые появляются в трудах философа в 1950-х годах. Изначально Лакан опирался на идеи Мелани Кляйн (по Кляйн, бессознательная фантазия есть то, что определяет всю матрицу интерсубъективных отношений), но впоследствии от них отошел и развил свое оригинальное понимание.
В самых общих чертах фантазия – это отражение того, как именно перечеркнутый, кастрированный субъект, субъект, лишенный какой-то своей части, с этой лишенной частью взаимодействует, как он представляет себе достижение этой утраченной части. Это идея зашифрована в самой формуле фантазии (рисунок 43) – перечеркнутый субъект в отношении (знак ◊) с объектом-причиной желания, то есть в отношении с той утраченной частью, которую он/она хочет заполучить. Как поясняет один из комментаторов Лакана: «Знак ◊ обозначает отношения свертывания-развертывания-объединения-разъединения»[106]. Эта формула уже фигурировала выше, где речь шла об ослике, бежавшем за морковкой. Перечеркнутый субъект, который гонится за объектом-причиной своего желания и, как ему кажется, ее настигает – это и есть фантазия.
Рисунок 43. Формула фантазии
При этом у Лакана есть парадоксальная мысль о том, что фантазия – это не нечто подвижное, изменчивое, неуловимое. Наоборот, зачастую фантазия крайне ригидна (то есть фиксируется в одних и тех же формах и не меняется) и во многих своих аспектах повторяется у самых разных людей. Например, если брать мужчин, то у них часто встречаются фантазии, в которых так или иначе фигурируют старшие, более могущественные мужчины, по отношению к которым данный мужчина провинился и будет наказан[107] (что Фрейд описал в своей статье «Ребенка бьют»). Еще один неотъемлемый элемент мужских фантазий – представление о том, что та женщина, в которой он заинтересован, на самом деле для него недоступна в силу вмешательства какого-то другого мужчины (например, более сильного или привлекательного, чем он) (это воспроизведение эдипальной проблематики).
Главная тема книги — человек как субъект. Автор раскрывает данный феномен и исследует структуры человеческой субъективности и интерсубъективности. В качестве основы для анализа используется психоаналитическая теория, при этом она помещается в контекст современных дискуссий о соотношении мозга и психической реальности в свете такого междисциплинарного направления, как нейропсихоанализ. От критического разбора нейропсихоанализа автор переходит непосредственно к рассмотрению структур субъективности и вводит ключевое для данной работы понятие объективной субъективности, которая рассматривается наряду с другими элементами структуры человеческой субъективности: объективная объективность, субъективная объективность, субъективная субъективность и т. д.
Постсекулярность — это не только новая социальная реальность, характеризующаяся возвращением религии в самых причудливых и порой невероятных формах, это еще и кризис общепринятых моделей репрезентации религиозных / секулярных явлений. Постсекулярный поворот — это поворот к осмыслению этих новых форм, это движение в сторону нового языка, новой оптики, способной ухватить возникающую на наших глазах картину, являющуюся как постсекулярной, так и пострелигиозной, если смотреть на нее с точки зрения привычных представлений о религии и секулярном.
Франсиско Гойя-и-Лусьентес (1746–1828) — художник, чье имя неотделимо от бурной эпохи революционных потрясений, от надежд и разочарований его современников. Его биография, написанная известным искусствоведом Александром Якимовичем, включает в себя анекдоты, интермедии, научные гипотезы, субъективные догадки и другие попытки приблизиться к волнующим, пугающим и удивительным смыслам картин великого мастера живописи и графики. Читатель встретит здесь близких друзей Гойи, его единомышленников, антагонистов, почитателей и соперников.
Автобиография выдающегося немецкого философа Соломона Маймона (1753–1800) является поистине уникальным сочинением, которому, по общему мнению исследователей, нет равных в европейской мемуарной литературе второй половины XVIII в. Проделав самостоятельный путь из польского местечка до Берлина, от подающего великие надежды молодого талмудиста до философа, сподвижника Иоганна Фихте и Иммануила Канта, Маймон оставил, помимо большого философского наследия, удивительные воспоминания, которые не только стали важнейшим документом в изучении быта и нравов Польши и евреев Восточной Европы, но и являются без преувеличения гимном Просвещению и силе человеческого духа.Данной «Автобиографией» открывается книжная серия «Наследие Соломона Маймона», цель которой — ознакомление русскоязычных читателей с его творчеством.
Работа Вальтера Грундмана по-новому освещает личность Иисуса в связи с той религиозно-исторической обстановкой, в которой он действовал. Герхарт Эллерт в своей увлекательной книге, посвященной Пророку Аллаха Мухаммеду, позволяет читателю пережить судьбу этой великой личности, кардинально изменившей своим учением, исламом, Ближний и Средний Восток. Предназначена для широкого круга читателей.
Фамилия Чемберлен известна у нас почти всем благодаря популярному в 1920-е годы флешмобу «Наш ответ Чемберлену!», ставшему поговоркой (кому и за что требовался ответ, читатель узнает по ходу повествования). В книге речь идет о младшем из знаменитой династии Чемберленов — Невилле (1869–1940), которому удалось взойти на вершину власти Британской империи — стать премьер-министром. Именно этот Чемберлен, получивший прозвище «Джентльмен с зонтиком», трижды летал к Гитлеру в сентябре 1938 года и по сути убедил его подписать Мюнхенское соглашение, полагая при этом, что гарантирует «мир для нашего поколения».
Константин Петрович Победоносцев — один из самых влиятельных чиновников в российской истории. Наставник двух царей и автор многих высочайших манифестов четверть века определял церковную политику и преследовал инаковерие, авторитетно высказывался о методах воспитания и способах ведения войны, давал рекомендации по поддержанию курса рубля и композиции художественных произведений. Занимая высокие посты, он ненавидел бюрократическую систему. Победоносцев имел мрачную репутацию душителя свободы, при этом к нему шел поток обращений не только единомышленников, но и оппонентов, убежденных в его бескорыстности и беспристрастии.
Мемуары известного ученого, преподавателя Ленинградского университета, профессора, доктора химических наук Татьяны Алексеевны Фаворской (1890–1986) — живая летопись замечательной русской семьи, в которой отразились разные эпохи российской истории с конца XIX до середины XX века. Судьба семейства Фаворских неразрывно связана с историей Санкт-Петербургского университета. Центральной фигурой повествования является отец Т. А. Фаворской — знаменитый химик, академик, профессор Петербургского (Петроградского, Ленинградского) университета Алексей Евграфович Фаворский (1860–1945), вошедший в пантеон выдающихся русских ученых-химиков.