Жак Лакан: введение - [42]

Соответственно, здесь принципиальную роль играет Другой, язык Другого, задача которого в том, чтобы проинтерпретировать, в чем именно эта нужда заключается. Что именно требует младенец в тот момент, когда кричит или каким-то образом демонстрирует, что с ним что-то не то. Но проинтерпретировать Другой это может исходя из каких-то своих собственных представлений, исходя из тех опций, которые подсказывает ему язык, которые подсказывает ему его собственное представление о том, что этот младенец вообще может хотеть. Ребенок может хотеть есть, он может хотеть пить, он может хотеть, чтобы его взяли на руки, погладили или еще что-то. Другой вынужден формулировать за младенца, что именно тот хочет. Другой дает, обозначает, вводит те означающее, которые обозначают нужду этого младенца, через которые этот младенец учится понимать, в чем именно заключается его требование и что именно способно дать ему удовлетворение в тот или иной момент.

Например, когда младенец кричит, то мама или кто-то, кто о нем заботится, может дать ему бутылочку с питательной смесью. При этом жажда или голод могли вовсе не быть причиной для этого крика, однако отныне этот крик будет всякий раз связываться младенцем с идеей получения бутылочки. То есть есть некоторая нужда, демонстрируемая младенцем, и есть реакция со стороны Другого, который своими действиями и реакциями устанавливает связь между нуждой и символизацией этой нужды. Другой должен проинтерпретировать заявляемую нужду – как необходимость покормить, взять на руки или еще что-то. Тем самым формируется некоторый перечень, некоторая символизация того, что именно этот младенец хочет.

Но, повторюсь, понять, что именно он хочет, невозможно: он может хотеть есть, пить, он может хотеть вообще чего-то такого, чего на свете не существует. То есть всегда существует некоторый зазор между невыразимой нуждой и символизацией этой нужды, той символизацией, которая исходит от Другого, использующего язык для того, чтобы каким-то образом эту нужду символизировать, выразить с помощью каких-то базовых означающих – «мама», «бутылочка», еще что-то. И принципиальный момент – это как раз не тождество, не равенство между нуждой, испытываемой младенцем, и символизацией этой нужды. Всегда есть некоторый зазор – то, что мне предлагается, то, как другой интерпретирует, то, что я хочу, не тождественно тому, что я на самом деле хочу. Никто не знает, чего на самом деле хочет младенец. В некотором смысле он вынужден принимать то, что ему предлагается, потому что у него нет выбора. Однако при этом всегда остается зазор между нуждой и символизацией этой нужды.

Еще раз: ты получаешь что-то, но не факт, что ты хочешь именно этого. Это можно представить следующим образом – как будто бы ты приходишь, допустим, в столовую и ты, например, хочешь утку по-пекински или что-то в этом роде. Но в меню есть только сосиски и пюре с горошком, ну и капуста какая-нибудь. И в некотором смысле ты вынужден принимать, выбирать что-то из того, что тебе предлагается. Да, это удовлетворяет твои потребности, твой голод, но одновременно остается еще какое-то ощущение что что-то не то, что вроде как нужда была удовлетворена, но что-то еще осталось, остался еще какой-то несимволизированный остаток. Тут мы возвращаемся к теме предыдущей лекции: это отсылка к реальному, к тому, что не может быть символизированно, что не было удовлетворено, потому что нет ничего такого, что, возможно, могло бы это удовлетворить.

Сказанное выше позволяет понять следующую цитату Лакана: «Первичная идентификация происходит на основании материнского всемогущества – а именно: она не просто делает удовлетворение нужд зависимым от означающего аппарата, но она также фрагментируется, фильтрует и моделирует эти нужды через узкое горлышко структуры означающих»[78].

То есть, что именно нужно ребенку, определяется, символизируется Другим. В частности, Другим, представленным матерью, которая использует доступный ей язык, доступную ей систему означающих для того, чтобы каким-то образом структурировать, что же именно ребенок хочет. То есть удовлетворение нужд определяется, структурируется, ставится в зависимость от означающего аппарата, который находится на стороне Другого, который контролируется Другим, и через это происходит фрагментация, фильтрация и моделирование вот этих самых нужд, их удовлетворение. Здесь важно подчеркнуть это выражение «узкое горлышко» – не все может через это означающее пройти, все время остается что-то, что не может в полной мере быть выражено, что-то, что ускользает от символизации.

Я говорю о зазоре между нуждой и требованием как выражением этой нужды. Мне чего-то не хватает, я формулирую требование, что именно мне не хватает – в данном случае это требование формулируется за меня Другим, который должен назвать то, что именно я требую, – но между нуждой и этим требованием всегда существует некоторый зазор. Этот зазор принципиально важен для Лакана, потому что он выводит нас на следующий принципиальный сюжет, который касается темы желания.

Желание как раз и возникает в этом зазоре между нуждой и символизацией этой нужды, между нуждой и требованием. Желание как невозможное требование, желание как то, что не может быть выражено, как некоторый несимволизируемый остаток, как то, что не может быть заполнено никаким объектом.