Жаботинский и Бен-Гурион - [22]

О своей работе в газете «Русские Ведомости» он писал в воспоминаниях: «Не знаю, кто распространил слух, будто я принадлежал в свое время к «первой шеренге» авторов общей печати в России. Это преувеличение, одна из «легенд». В Одессе и на юге я был популярен, среди евреев по большей части, но Петербурга я не «завоевал» <…> более сильное впечатление производили мои письма из Лондона в годы войны, которые печатались в московской газете «Русские Ведомости», но от этой славы я уже не успел вкусить, потому что не вернулся в Россию».

В отличие от ура-патриотов, по обе стороны фронта с цветами и оркестром провожающих войска на передовую, Жаботинский испытывал к войне прохладное отношение. Он чувствовал себя наблюдателем, не желал победы ни одной из сторон и думал, что желательно как можно скорее заключить мир и прекратить бойню.

Все изменилось в один день. Опрометчивый шаг Стамбула перевернул его сознание и сделал фанатиком войны до победного конца — его словно током ударило, когда дождливым утром в Бордо, в винной столице Франции, куда, подальше от фронта, переехали правительственные учреждения, он прочел на уличной афише, что 30 октября Турция вступила в войну на стороне Германии и Австро-Венгрии. С этого дня война стала «его войной». Он не сомневался ни единой секунды в неизбежном поражении Турции, которое приведет к расчленению Оттоманской империи и откроет дорогу для создания еврейского государства. Тут же у него зародилась мысль о еврейском боевом контингенте, который в составе британской армии примет участие в завоевании Палестины и в будущем станет основой регулярной армии еврейского государства.

Не зная, с какой стороны начать практическое осуществление спонтанно возникшей идеи, он решил воспользоваться возможностью, предоставленной ему «Русскими Ведомостями». Прежде всего, он надумал изучить обстановку и запросил разрешение у редакции посетить мусульманские страны Северной Африки, дабы выяснить эффект, произведенный на местное население провозглашением султаном священной войны. Получив разрешение редакции, Жаботинский выехал в Марокко…

…Летом 1914 года сионистское движение было на распутье: евреи оказались по обе стороны фронта. Вступление Турции в войну породило надежду на создание еврейского государства в случае поражения Центральных держав[14]. Но какую предпринять тактику? Терпеливо ждать окончания войны — или активно поддержать одну из сторон?

Сионистские лидеры России настаивали на нейтралитете, не без оснований полагая, что поддержка стран Антанты ударит по еврейскому населению Палестины (вначале так и произошло), а ориентация палестинских и немецких евреев на Турцию и Германию приведет к еврейским погромам в России.

Жаботинский вновь оказался в оппозиции. Он был уверен в победе Антанты и считал, что как бы ни была важна судьба евреев России, Польши, Галиции, не по своей воле оказавшихся во фронтовой полосе и почувствовавших на себе ужасы войны, в долгосрочном плане важнее «переворот еврейского бытия, какой принесет расчленение Турции».

В том, что Турция будет разбита и расчленена, сомнений у него не было. Прожив в Константинополе год, он знал, насколько прогнила империя, и задолго до конференции в Сан-Ремо, разделившей наследие последнего турецкого султана, пророчествовал: Турция будет платить по военным счетам. «Камень и железо могут выдержать пожар — деревянная постройка должна сгореть, и не спасет ее никакое чудо».

Путешествуя по Северной Африке (он посетил Марокко, Алжир, Тунис) и завернув по дороге в Рим, в декабре 1914-го корреспондент «Русских Ведомостей» прибыл в Александрию — портовый египетский город, находившийся под управлением Великобритании. Таможенный офицер, листая русский паспорт с тридцатью визами разных стран, неожиданно проговорился, что буквально днями из Яффы прибыл пароход с чуть ли не тысячью сионистов, которых турки изгнали из Палестины. Жаботинского новость насторожила, и он быстро навел справки.

Офицер оказался прав. В городе скопились тысяча двести русских евреев, отказавшихся принять турецкое подданство и призваться в турецкую армию, воевавшую против России. Англичане поселили их в бараках неподалеку от Александрии и поставили на довольствие. Жаботинский активно занялся их бытом, организацией кухонь — одной для ашкеназийских, другой для сефардских евреев, а также открытием школы, библиотеки, аптеки…

В Александрии находилось русское консульство, и русский консул Петров, узнавший, что в лагерях беженцев проживают евреи призывного возраста, царские подданные, потребовал от английского губернатора отправить их на русско-германский фронт. Среди беженцев оказался Иосиф Трумпельдор, георгиевский кавалер, герой русско-японской войны, первый еврей, произведенный в царской армии в офицеры. Стараниями Петрова, Трумпельдор жил на частной квартире и как инвалид войны получал офицерскую пенсию (в Порт-Артуре он потерял руку).

Отправка беженцев в Россию не входила в планы Жаботинского — еврейские солдаты нужны были для освобождения Палестины, и он присоединился к делегации старейшин еврейской общины Александрии, отправившейся с петицией к губернатору. Убедив его воспротивиться требованию Петрова, Жаботинский направился к Трумпельдору. Прежде они не были знакомы, но это не помешало им найти общий язык.