Зет - [34]

— Сволочь Зет! Заплатишь за Пападопулоса!

— Вон из Греции!..

— Зет, ты умрешь!

20

Джип, в котором сидел младший лейтенант жандармерии, двинулся с площади, где проходил митинг, и помчался с бешеной скоростью. Через три минуты он был на Вардарской площади. Диспетчерская будка стояла напротив конной статуи полководца. Диспетчер был занят своим делом: готовил путевые листы предстоящих автобусных маршрутов.

— Вы должны передать мне все автобусы, имеющиеся у вас в наличии, — открыв дверцу, сказал ему младший лейтенант и вылез из джипа.

— В наличии у нас нет ни одного автобуса, — уныло посмотрев на него, ответил диспетчер.

— Я вижу одни, а вон другой.

— Первый отправляется через две минуты. — И, засунув свисток в рот, он дал сигнал отправления.

Водитель, сидевший на улице вместе с кондукторами и еще одним водителем, удивленно взглянул на свои часы и потом закричал диспетчеру:

— Чего торопишься, Мицос?

— Поезжай, поезжай! — И диспетчер махнул ему рукой.

— Ваши документы. Неповиновение офицеру жандармерии во время исполнения служебных обязанностей.

— Господин младший лейтенант, я не могу предоставить вам ни одной машины. Давайте позвоним по телефону главному инспектору движения. Что он прикажет, то я и сделаю.

— Вы понимаете, что такое военная реквизиция? А мы сейчас все равно что на войне!

Диспетчер снял очки и с любопытством посмотрел на офицера. «Не иначе как спятил», — подумал он.

Между тем водитель, бросив на землю недокуренную сигарету, занял свое место за рулем, нажал на рычаг, закрывающий автоматически обе двери, и автобус тронулся.

Младший лейтенант вне себя от возмущения сделал ему знак остановиться и тут же приказал шоферу джипа догнать автобус и задержать его. Пассажиры запротестовали.

— Мы спешим домой. Уже девять часов!

Диспетчер позвонил главному инспектору.

— Господин инспектор, — сказал он, — сюда прибыл офицер жандармерии и хочет реквизировать все автобусы. У меня только два, и один из них уже отправлен.

— Уступи ему, Павлос. Ко мне тоже явился капитан жандармерии и забрал четыре автобуса. Им, видно, они нужны позарез.

— Хорошо, один я ему дам. Второй не могу.

— Высади пассажиров и отдай оба. А потом измени немного расписание, чтобы не было большого окна.

Диспетчер положил трубку и вышел из стеклянной будки. Помахав рукой водителю, чтобы он открыл ему переднюю дверь, он влез в автобус и попросил пассажиров выйти, сказав, что этот рейс «по непредвиденным обстоятельствам» отменяется, и те, кто успел взять билеты, должны сохранить их для следующего рейса. Кое-кто поворчал, посетовал, что это, мол, не дело. «Вот, были бы трамваи!».

И все в конце концов вышли. Лишь один пассажир, слепой нищий, не тронулся с места; он стал наигрывать на аккордеоне «Пусть кудри твои будут спутаны» и снял кепку, чтобы собрать подаяние.

— А ну, дядя Костас, вылезай, — обратился к нему диспетчер. — Все уже сошли. Вылезай и ты.

— Твои документы, — потребовал у нищего младший лейтенант.

— Зайдите завтра, тогда покажу. Я всегда тут.

Водители и кондуктора заняли свои места в автобусах,

младший лейтенант сел в джип и, приказав водителям следовать за ним, поехал к клубу. Пустые автобусы с погашенными фарами, проносящиеся по темным улицам, были похожи на огромные тухлые пасхальные яйца, и люди на остановках, поеживаясь от холода, видели, как они мчались мимо них и исчезали вдали, словно обманчивые видения. Примерно то же самое ощущали пассажиры, оставшиеся ждать следующего автобуса на Вардарской площади.

Полицейский джип возглавлял колопну. Доехав до Профсоюзного демократического клуба, автобусы пристроились к четырем другим; все шесть машин, вытянувшиеся в ряд, напоминали притихшие заводы, покинутые рабочими. Водители и кондуктора вышли на улицу посмотреть, что происходит, и ужаснулись при виде страшного зрелища.

Младший лейтенант, подойдя к Префекту, доложил, что приказ выполнен.

21

Пора было закрывать митинг. Стрелки часов приближались к десяти. Люди, сидевшие в зале, пришли туда в половине девятого. Они спешили домой, ведь завтра, в четверг, рано утром им надо идти на работу. Строителям приходилось вставать до восхода солнца. Усталые, но прекрасные лица, светившиеся жизнью, изборожденные ее плугом. Бедные, но мудрые люди. А на улице бедные и невежественные.

Ах, как прекрасна жизнь, когда сливаешься с пей и ее еще не замутили водяные пары и не отравили нефтяные испарения. Как прекрасна жизнь, когда вспыхивает забастовка и все руки отказываются взяться за работу, словно это сто рук, принадлежащие одному телу. Тело, слитое из тысячи тел, приобретает иные масштабы. Оно становится бессмертным! Горе тем, которые умирают, так и не осознав, что они — это сменяющие друг друга клетки на коже Идеи. Что, погибая, они оставляют после себя другие клетки, продолжающие жить, и кожа дышит тогда более широко открытыми порами, горе тем, которые уходят подыхать в одиночку, как слоны, а не готовы к тому, чтобы испустить дух на улице, на остановке автобуса, на демонстрации или в депо.

Может быть, смерть ждет нас повсюду, думал Зет, лишь бы мы не ждали повсюду смерти. Ведь тогда мы превратились бы в смазку, необходимую для сцеплений в механизме страха. Может быть, смерть подстерегает меня, как машина на повороте извилистой улицы; лишь бы мне, выходя из дому, не думать об этой машине и извилистом пути, потому что тогда я не смогу шагать своим обычным шагом. Мне придется опираться на плечи людей, как жалкому калеке на костыли.