Зет - [112]

— Вы совершаете сейчас тяжкое преступление, — заявил Хадзис. — Благодаря вам все мы угодим в кутузку и просидим там еще дольше, чем Янгос и Вангос.

— Знаю, — произнес Бровач с наигранно драматическими нотками в голосе. — Но положение у меня лично безвыходное. Я скоро сойду с ума. На этот отчаянный шаг я решился, так как мне известно, что вы погибаете от нужды. Вас обошли, и другие пожинают плоды ваших трудов.

— Да, вы правы, — сказал Хадзис, и посмотрел в огромные, как на византийских иконах, глаза Никитаса, потупившего тут же взгляд.

— Отдай мне магнитофонную пленку, дорогой Тигр, и возьми взамен все, что пожелаешь. Ты станешь богатым, а я восстановлю свою репутацию в обществе. Я ни в чем не виноват, клянусь богородицей, я ни в чем не виноват. И когда состоится суд, это будет доказано. Я ничего не боюсь. Но тут затронута моя честь, вы же понимаете. Тридцать шесть лет службы не зачеркнешь одним росчерком пера.

— Сколько дадите? — спросил Хадзис.

— Два миллиона драхм. Поделите между собой. На долю каждого придется по миллиону.

Никитас подпрыгнул на месте.

— Ваш письменный стол надо отполировать, — пробормотал он. — Переправьте его ко мне в мастерскую, я сделаю это для вас.

— Надо подумать, — протянул Хадзис. — Сейчас мы вам ничего не можем сказать. Так ведь, Никитас?

Никитас утвердительно кивнул. Потом, точно сговорившись, они одновременно бросили взгляд на незнакомого мужчину, с ничего не выражающим лицом стоявшего неподвижно в углу.

Бровача прошиб пот, он отдувался, сидя на стуле.

— Вы сразу разбогатеете, — продолжал он. — Уедете за границу. Кто вас там знает, кто вас там видел? И заживете на славу.

— Прежде чем отправиться за границу, мы отправимся в тюрьму за клятвопреступление, — заметил Хадзис. — Следователю мы говорили одно, а теперь будем говорить другое?

— Вы заявите, что вас заставили дать Следователю ложные показания, что вы жертвы принуждения. В конце концов, ведь в этом есть доля правды, — прибавил он. — Не так ли?

— Через два дня мы дадим вам окончательный ответ, — сказал Хадзис.

— В эти два дня придется установить за вами наблюдение, — пригрозил Бровач. — Этот господин, — он указал на молчаливого субъекта, — будет за вами следить. Смотрите, не подложите мне свинью. — Он достал из ящика письменного стола пистолет. — Никогда в жизни я им не пользовался. Ни в кого не стрелял. Это будет первый и последний раз. Одна пуля в предателя, другая — себе в висок.

— Хватит самоубийств, — отрезал Хадзис. — Вы будете третьим офицером жандармерии, который... не покончит жизнь самоубийством.

— Тигр, ты это брось. Пусть тот, кто хочет предать, знает заранее — я предпочитаю изъясняться начистоту, — что его ждет судьба Освальда.

Хадзис и Никитас ушли от бывшего префекта тайком через задний ход, так же как и пришли к нему.

— Здесь что-то неладно, — заговорил Хадзис.

— Какой ему смысл расставлять нам ловушку? Он сам первый в нее и попадется.

— Если нас троих упрячут в кутузку, то кому скорей поверят, тебе, мне или ему? На ком остановят свой выбор, на столяре, токаре или бывшем префекте полиции? Прежде всего влипнем мы.

— Не хватает только, чтобы новые беды свалились мне на голову, — сказал Никитас.

— Сейчас так или иначе мы у него на подозрении, — сказал Хадзис. — Весь вопрос в том, кто кого первый схватит за горло.

— Два миллиона — сумма немалая, — сказал Никитас.

— Беда в том, что слишком большая, — сказал Хадзис. — Если бы он назвал меньшую сумму, я бы скорей поверил. А если он не лжет, то тем хуже. Подумай, как им выгодно наше молчание.

— Кому это им? — спросил Никитас.

— Тем, кто прячется за спиной Бровача. Как ты думаешь, есть у него на самом деле такие огромные деньги? С его жалованьем пять тысяч в месяц он должен жить столько, сколько живет динозавр, чтобы скопить два миллиона.

— Все ухитряются жить не тужить. А мы чем хуже? Для некоторых Зет — это праздник и песня. Старик стал премьер-министром и думать о нем позабыл... А нам что делать?

— Никитас, ты не знаешь, что такое история, поэтому так рассуждаешь. Когда обстановка изменится, мы оба станем историческими личностями, войдем в школьные учебники. Наши рожи, твоя и моя, будут увековечены. Для чего еще живет человек как не для того, чтобы оставить потомкам свое доброе имя? Маркс сказал...

— Теперь, Хадзис, ты будешь учить меня уму-разуму? Да я просто так размечтался, подумал...

Беда была в том, что Хадзис размечтался. Ему представилась его мать в большой квартире со всеми удобствами. Нажмешь кнопку, и все к твоим услугам, как он видел в кино. Отбросы и очистки перемалывает машинка в раковине. Холодильник с тремя полками. Аптечка, полная лекарств для старухи матери. Два телефона. А у ребят уйма игрушек, велосипеды, поезда, качели... Летом он повезет свою семью за город, к морю. Снимет дом и... Его жена, у которой больная поясница и синие вздувшиеся вены на ногах от стирки белья на чужих людей, покупает во всех магазинах Европы красивые вещи. Коробки, коробки, коробки...

— Так что же ты думаешь? — спросил Хадзис.

— Считай, что ты играл в какую-нибудь азартную игру и не добрал одного очка, — сказал Никитас. — Считай так, иначе свихнешься. Я предпочитаю умереть, отдать всю кровь по капле, но совестью своей не поступлюсь. Мне просто хотелось поддеть тебя на удочку.