Зет - [101]

«Стороннему наблюдателю может показаться, будто произошло то, что не должно было произойти, или не произошло то, что должно было произойти. Но в подобных случаях принятие или непринятие какой-либо меры расценивается не объективно, а субъективно и, кроме того, с точки зрения целесообразности. Ведь несвоевременное или неосмотрительное действие, не учитывающее всех обстоятельств, может привести к противоположному результату, как это особо отмечается в статье двести девяносто шестой устава жандармерии. Я должен особо сказать об арестах; в уставе, статья двести шестьдесят первая, параграф пятый, говорится, что следует избегать арестов, когда речь идет о незначительном проступке или об угрозе нарушения порядка. Да будет мне позволено заметить здесь, что никто бы не пытался возложить на полицию ни малейшей ответственности, если бы не случилось несчастья с депутатом Зет. Что же касается избиения депутата Пирухаса, то заявляю, я этого депутата не знаю даже в лицо. Помнится, полицейский сообщил мне, что Пирухас не был ранен, а что с ним случился сердечный припадок и его в санитарной машине Красного Креста отправили на Пункт первой помощи».

Он видел, как они проходят перед ним на темном фоне его кабинета, изолированные от людей, вызванные по одному на допрос, и их мозг, серое вещество, словно прилипает к стене и сливается с ее темным фоном. Они проходили перед ним стандартные, как полицейская форма, в которую были одеты, ничем не отличающиеся друг от друга, выстроенные в ряд по уставу жандармерии. И Следователь, вооружившись линейкой, убедился, что все они независимо от звания одинаковой толщины, одинаковой высоты, и душа его омрачилась.

«Насколько это было в рамках моей служебной компетенции... после демонстрации Зет своих синяков, я заверил его, что подобное повториться не может и, спустившись по лестнице, занял опять свой пост перед входом в здание... Когда Пирухас шел к санитарной машине, точнее говоря, к ее задней двустворчатой дверце, — он почему-то не попросил разрешения сесть рядом с водителем, — в это время, очевидно, сотрудник Красного Креста — не помню, был ли он в белом халате, — открыл заднюю дверцу и Пирухас или кто-то из его сопровождающих крикнул: «Долой убийц!»; услышав это, человек десять возмущенных граждан двинулись с расположенной напротив остановки автобусов, идущих в Нижнюю Тумбу... Решив, что грузовичок и его водитель будут безусловно задержаны, я успокоился... Потом один из полицейских сказал мне, что мы не должны забывать и о случае в греко-советском обществе...»

Он видел, как они проходят перед ним и оставляют на его письменном столе «этого я не помню», «этого не знаю», «об этом не могу судить», «нет, нет, нет...», все отрицают, ссылаясь на провалы памяти, и ему казалось, что он имеет дело с фотоаппаратом, где нет пленки и весь механизм рассчитан на дураков. Но он, Следователь, фиксировал совершенно конкретные обстоятельства дела, которые смывали своей «слюной» гусеницы, тьма-тьмущая гусениц, не оставляющих после себя никакого следа, кроме «слюны» — жидкости вязкой, точно смола у сосны, чьи иглы колют, как самые ужасные угрызения совести, и только гусеницы ухитряются скользить по иголкам, ничего не ощущая, потому что у этих бесчувственных существ нет ни костей, ни нервов. Они абсолютно стандартны и меняют форменную одежду два раза в год, а у офицеров, кроме того, имеется парадная форма на случай коронации и похорон. И они словно не замечают вокруг себя ни обилия цветов, ни обилия венков.

«После прибытия новых полицейских отрядов мы, как обычно, в соответствии с обстоятельствами применяли меры, отвечающие полицейской тактике, то есть прибегали сначала к просьбам, а когда это не действовало, к угрозам, потом к ненасильственному разгону толпы и затем к насильственному и следили за тем, чтобы не вызвать недовольства и возмущения граждан; наконец нам удалось с огромным трудом ценой сверхчеловеческих усилий рассеять собравшихся на площади и создать таким образом вокруг здания клуба безопасную зону протяженностью от ста до двухсот метров. Зона эта была полностью очищена от людей и всякого транспорта, включая ручные тележки... Янгос Газгуридис содержался под стражей в канцелярии участка, — как мне доложил кто-то, не помню, кто именно, — потому что в камере предварительного заключения была испорчена электрическая проводка и, кроме того, там хранились лотки торговцев бубликами, преследуемых за нарушение санитарных норм...»

Он видел их в темной лаборатории на рентгеновских снимках, видел кости без мяса, кровь, струящуюся по жилам уставов, и сердце, бьющееся в ритме звонка служебного телефона; это было божество с сотней рук, которые переплетались, как ветви деревьев, приводились в движение одним нервным центром и подчинялись командующему, некой высшей силе, что все направляла и называлась... Тут Следователь прикусил язык.

«Прежде чем закончить настоящую докладную записку, да будет позволено мне излить горечь, переполняющую мою душу, ведь на протяжении тридцатилетней службы в полиции я ни разу не получил ни одного дисциплинарного взыскания, а теперь на закате лет злая судьба уготовила мне столь жестокое испытание. Меня утешает лишь вера в то, что справедливый суд, господин Следователь, оправдает меня. С почтением...»