Зернышки в кармане. … И в трещинах зеркальный круг - [112]

— Но ей действительно хотелось иметь детей, — заметил Дермот Крэддок. — Тут никакой игры не было. Она взяла вас отнюдь не ради рекламы.

— Может быть. Пожалуй, вы правы. Ей хотелось иметь детей. Но ей не были нужны мы! По-настоящему — нет! Игра, представление, показуха: «Моя семья», «Так прекрасно, когда у тебя есть семья». И все это — при попустительстве Иззи. Уж он-то должен был понимать.

— Вы имеете в виду Изидора Райта?

— Да, это ее третий муж, если не четвертый, точно не помню. Кстати, замечательный человек. По-моему, он ее понимал и иногда беспокоился о том, что будет с нами. К нам он был очень добр, но отцом не прикидывался. Да и не чувствовал себя таковым. По-настоящему его волновало только его писательство. Я потом кое-какие его книги прочитала. Все больше мрачное и жестокое, но написано сильно. Наверное, когда-нибудь его причислят к великим писателям.

— И долго это продолжалось?

Марго Бенс криво улыбнулась:

— Пока эта игра ей не надоела. Нет, не совсем так… Оказалось, что она ждет ребенка.

— И что?

Она засмеялась с неожиданной горечью:

— Тут нашему счастью и пришел конец! Мы ей стали не нужны. Как заменители мы ее устраивали, но на самом деле ей было на нас наплевать, совершенно. О-о, она дала отставку на вполне приличных условиях. Дом, приемная мать, деньги на учебу и кругленькая сумма, чтобы запустить нас на орбиту, — все это мы получили. Никто не отрицает, она соблюла все приличия, была достаточно щедра. Но мы никогда не были ей нужны — ей был нужен ее собственный ребенок.

— Едва ли ее следует за это винить, — мягко заметил Дермот.

— Я не виню ее в том, что ей хотелось иметь своего ребенка, вовсе нет! Но как же мы? Она оторвала нас от наших родителей, от родных мест. Моя мать, можно сказать, продала меня за тарелку похлебки, но о своей выгоде она при этом не думала. Она продала меня, потому что была дурой и искренне считала, что я получу какие-то выгоды, образование и вообще буду жить как у Христа за пазухой. Она считала, что делает это для моего же блага. Знала бы она, какое это благо!

— Я вижу, рана саднит до сих пор.

— Нет, не саднит. Я это пережила и успокоилась. А горечь от того, что вспомнилось прошлое. Нам всем тогда было горько.

— Всем?

— Разве что кроме Рода. Род вообще никогда не переживал. К тому же он был совсем малыш. А мы с Энгусом страдали, только он, пожалуй, жаждал мести куда больше, чем я. Он сказал: «Когда вырасту, убью этого ребенка, который у нее родится».

— А про ребенка вы знали?

— Конечно. И о том, что случилось дальше, известно всем. Она с ума сходила от радости, что у нее наконец-то будет свой ребенок, а он родился идиотом! Так ей и надо. Как бы то ни было, забрать назад нас она не захотела.

— Вы ее ненавидите?

— А вас это удивляет? За всю жизнь никто не причинял мне такой боли. Думаешь, что ты любима и желанна, а потом оказывается, что тебя просто надули!

— А что случилось с вашими… Удобства ради назовем их братьями?

— Потом нас всех развело в разные стороны. У Рода ферма где-то на Среднем Западе. Он из тех, у кого всегда легко на душе. Про Энгуса ничего не знаю. Начисто потеряла его из виду.

— А жажда отмщения у него осталась?

— Не думаю, — сказала Марго. — Обычно такое со временем улетучивается. Когда мы виделись в последний раз, он сказал, что собирается стать актером. Стал или нет — не знаю.

— Во всяком случае, этот разговор вам запомнился, — сказал Дермот.

— Да, запомнился.

— А Марина Грегг удивилась, когда увидела вас в тот день, или вас пригласили по ее просьбе — ей хотелось сделать вам приятное?

— По ее просьбе? — Девушка презрительно усмехнулась. — Да она и понятия не имела, что я здесь. Мне было любопытно ее увидеть, вот я и подсуетилась, чтобы получить эту работу. У меня в мире фото и кино свои связи. Хотелось посмотреть, как она нынче выглядит. — Марго провела рукой по крышке стола. — Она меня даже не узнала. Как вам это нравится? Я жила у нее четыре года. С пяти лет до девяти, а она меня даже не узнала.

— Дети меняются, — заметил Дермот Крэддок. — И очень часто до неузнаваемости. Я на днях встретил на улице племянницу, и, не останови она меня, клянусь вам, я бы прошел мимо.

— Это вы чтобы я так сильно не расстраивалась? Да мне вообще-то все равно. Впрочем, какого черта? Если честно, мне совсем не все равно. И никогда не было все равно. Есть у нее какие-то чары. Марина! Чары, перед которыми невозможно устоять и которые тебя губят. Можно человека ненавидеть и при этом по-своему его любить.

— И вы не сказали ей, кто вы?

Она покачала головой:

— Нет. Не сказала. И ни за что не скажу.

— А вы не пытались отравить ее, мисс Бенс?

Ее настроение изменилось. Она поднялась и засмеялась.

— Ну и вопросики вы задаете! Впрочем, куда вам деваться? Такая работа. Нет, могу вас заверить, я ее не убивала.

— Я вас спросил не об этом, мисс Бенс.

Она взглянула на него и озадаченно нахмурилась.

— Марина Грегг, — пояснил он, — пока еще жива.

— Надолго ли?

— Как вас понимать?

— Разве вам не кажется, инспектор, что кто-то попробует повторить попытку, и на сей раз, скорее всего, добьется успеха?

— Приняты меры предосторожности.