Зерно А - [26]

- Пять сотен.

Я отсчитала пять сотен, потом взяла капсулу. Бармен сунул деньги в карман, даже не пересчитав. Похоже, он хотел распрощаться со мной как можно быстрее.

Я вышла из «Шлака» в напоенную канализационными испарениями декабрьскую ночь. Всю дорогу до заклейменных номерами ЖЭКов контейнеров барашек дергал меня за свитер, словно ребенок, требующий купить ему мороженое. Я потрепала его по голове и попрощалась. Оставшийся путь до машины в мозгу колотилась одна-единственная до невозможности нелепая мысль: черт, а ведь у него режутся рожки.

11

Если бы к «Туристу» прилагалась инструкция, полагаю, она звучала примерно так: «Для того чтобы оживить труп, Вам потребуется: а) труп, б) «Турист». Шаг первый: откройте Вашему трупу рот, разломайте капсулу «Туриста» и высыпите ее содержимое трупу на язык. Шаг второй: ожидайте пару минут. Приятного времяпровождения!»

Мы ожидали уже минут пять, но ничего не происходило. К тому же это никак нельзя было назвать приятным времяпровождением, даже с натяжкой.

Константин припарковал машину в тени заброшенной четырнадцатиэтажки, выключил двигатель и открыл переднюю дверцу, чтобы в салоне зажглась лампочка. Вокруг ни души. Мы стояли у открытого багажника, и смотрели на свернувшегося в позу эмбриона Быка. Никто из нас не делал попытки заговорить. Да и не о чем было говорить. Каждый думал о своем. Я лично думала о Быке. Судя по выражению лица зверолюда, последние минуты его жизни были не самыми радостными на его веку. Я расстроилась еще больше и отвернулась, обхватив плечи руками.

И тогда это произошло.

Казалось, голос летел из забытой радиоточки:

- Почему здесь так темно?

Я повернулась к багажнику. Позу Бык не поменял, но его глаза были широко распахнуты и полны первобытного ужаса. Вначале я списала это на обман зрения, но потом вспомнила, что зерно избавило меня от близорукости, и наклонилась ниже. Нет, это был не обман зрения – в глазах Быка действительно отражались тени и силуэты, которых в помине не было здесь, на запорошенной снегом обочине. Черт, да на километры вокруг не было ничего подобного!

Именно тогда, когда вам кажется, что вы уже просто не можете испугаться сильнее, это обязательно случается. Я медиум, и видела много такого, от чего мне плохо спится ночью. Но в случае со спиритизмом я знала, на что иду. Здесь же я была обыкновенным наблюдателем, зрителем на пьесе без программки, не знающим, чего ожидать. «Турист» открыл невидимую заслонку и позволил душе Быка в последний раз побывать в теле. Или тому, что мы называем «душой». Мне, впрочем, вдруг до колик не захотелось приплетать сюда душу. Что угодно, только не душу. То, что смотрело на меня из бычьих глаз, не имело ничего общего с прежним Быком – крутым пахучим парнем с «Фермы». Словно он вернулся с того света, по дороге подцепив десяток-другой призрачных автостопщиков.

- Ты умер, - сказал Константин. – А вокруг ночь.

- Я не хотел умирать!

Константин закатил глаза. Похоже, его не беспокоили разительные перемены, произошедшие в Быке. Скорее всего, он их просто не замечал.

- Рита, хочешь первой поговорить с ним?

- Мамочка, пожалуйста, мне страшно, - захныкал Бык.

- Закрой глаза, - велела я. Надо было что-то сказать, вот я и сказала. Бык безропотно подчинился, от чего мне стало еще тоскливее. – Уже не страшно?

Если бы вы спросили меня, почему я продолжаю стоять и смотреть на того, кто пустил мне пулю в голову, то вряд ли получили бы внятный ответ. Я даже себе не могла ответить на этот вопрос. Более того, не была уверена, хочу ли вообще говорить с Быком, и не проще было бы оставить это Константину.

Раньше мне не доводилось видеть действие запрещенных препаратов; теперь же, глядя на свернувшего калачиком мертвого, но, благодаря «Туристу», временно ожившего Быка, я была благодарна судьбе за это.

Голос Быка шуршал как наждачная бумага:

- Дьявол, это ты? Я в аду?

- Бык, это Рита, и ты не в аду, а в Кварталах. Ты застрелил меня этим вечером в «Сладком Зубе», помнишь?

- Я застрелил тебя? Сможешь ли ты когда-нибудь простить меня?

- Почему ты это сделал?

- Тебя не должно было быть в «Зубе». Это не входило в наши планы. Мы хотели оставить зерно себе. Агния сказала, что никогда не простит твоего брата. Она хотела сделать ему больно, сделав больно тебе.

Я разучилась дышать. Неужели я умерла из-за того, что Агния так и не смогла переступить через отношения столетней давности? Выходит, меня бы не впутали в историю с зерном, если бы между этими двумя в выпускных классах ничего не было! Агния нашла бы другого козла отпущения, мы бы продолжали время от времени выбираться в кафе и говорить ни о чем. От злости и потрясения у меня тряслись руки. Пришлось сцепить их и переплести пальцы.

Одно я знала наверняка: я не расскажу об этом Владу. Вы вновь спросите, почему. И вновь я отвечу, что не знаю.

Если бы не Агния, я бы не стала коматозником. Если бы не я, Агния бы не умерла. Впервые я почувствовала разницу между «умереть» и «стать коматозником».

- Если я тебя застрелил, - внезапно спросил Бык, - почему ты сейчас говоришь со мной? Ты тоже умерла? Мы оба в аду?

- Во мне зерно, которое мы нашли у тебя.