Зерна гранита - [9]

Улыбка пробежала по лицу старика.

— Вы, молодые, все можете. Младен целый месяц не приезжал. Забыл дорогу в село… Что же вы стоите? Садитесь, садитесь! — заволновался он. И ладонью, широкой и потрескавшейся, как засохшая земля, протер соседний пень. — Не испачкайте новые костюмы! А теперь садитесь. Стулья есть, да они в доме.

— Не нужно, дядя. Мы ведь только так, повидаться, и дальше пойдем.

— Знаю, что время у вас расписано. Но ведь жизнь состоит не только из слов «добрый день» да «прощай». Если хотите, то в дом можем войти. Как, Дило?

Мы отказались. И, чтобы он больше не настаивал, присели на ошкуренное дерево. Отказались мы и от угощения, ведь мы шоферы, но он не оставил нас в покое:

— Так ведь вы ведете машину не разом. Стало быть, одному из вас и можно сделать глоток.

Он встал и пошел на кухню, пристроенную к дому.

— Проволочную ограду не признает, но от телевизора не отказывается, — сказал я, заметив возле кровати телевизор.

— Пока не прослушает новости, не ложится спать. Однако комментировать политические вопросы не любит.

Старик вернулся. Немного сгорбленный, с жилистыми руками, покрытыми набухшими синими венами… Шаги у него медленные, крупные, спокойные. Он сел на свое место и вынул из кармана бутылочную тыкву с ракией. Налил немного из нее в стаканчик, старательно ополоснул и только тогда уже налил доверху.

— Небольшая дезинфекция, — засмеялся он.

Он налил и себе, а Дило, которому предстояло вести машину, подал бутылку.

— Ну, на здоровье, ребята. Чтоб вы у меня были живы и здоровы, чтоб нам, старикам, быть на посту, чтоб дом этот всегда был открыт для вас. — И опрокинул ракию в рот. — Эх, чуть было не забыл! — И, запустив руку в другой карман, он вынул два огурчика. — Закуска. — И протянул нам по одному.

Было в поведении этого старика нечто такое, что согревало и одновременно внушало уважение. Нежность его была грубоватой, но искренней. Может, уважение шло от мудрости?

— Дядя, мы должны двигаться. Истекло наше время, — засмеялся Дило.

— Ваше право, ребята. Ты трогаешься в дальнюю дорогу. И надолго ли?

— На несколько лет, — ответил Дило.

— Какую вещь на память тебе дать? — спросил вслух дядя Петко. — Когда-то тем, кто уходил в дальний путь, давали хлеба. Теперь он у вас есть. Другие давали золотые монеты, но вам это не нужно.

— Подожди, дядя. Хватит об этом. Я зашел, чтобы увидеться и попрощаться. Глубоко в сердце я храню твою доброту. Этого мне достаточно.

— Брось ты эти сказки! Мы не женщины, чтобы хвалить друг друга… Подождите меня еще немного.

Он опять пошел в кухню. Что-то загремело там.

— Какой человек! — прошептал мне Дило. — Каменотес по профессии. Всю жизнь с камнями боролся. И никогда ни на что не жаловался. Когда обрабатывает камень, разговаривает с ним, как с живым человеком.

Дядя Петко появился с узелком в руке. Подошел и опять сел на пень. Медленно снял каемчатое полотенце, повязанное на голове, как у жнецов, и положил его на землю. Развязал узелок, осторожно, как будто там лежали золотые монеты, раскрыл его.

— Здесь зерна гранита от памятника твоему отцу, — пояснил он.

Зачерпнув горсть этих зерен, он положил их на расстеленное полотенце и завязал.

— Возьми их, сын, — с теплотой в голосе сказал дядя Петко. — И когда беда посетит тебя там, за границей, сожми в руке эти зерна, сожми до боли. Эта боль наша, в ней частица твоего отца. Эта боль одолеет любую беду.

Старик не выдержал. Повернулся к нам спиной. Непривычная тишина зазвенела у нас в ушах.

КОЛХОЗНИК

Во время коллективизации я был направлен в родное село. И начал я со своего дома. Как только мы расселись за большим низким обеденным столом, я завел разговор о кооперативе. Говорил я долго и все время поглядывал то на отца, то на деда. Отец не сводил с меня глаз. А дед покачивал головой и бесконечно долго набивал свою трубку. К налитому ему супу он так и не прикоснулся. А когда старая кошка по привычке начала ластиться к его ногам, дед сердито ее прогнал.

В этот вечер никто ничего мне не сказал. Только мама молчком все приглашала меня поесть.

На третий вечер я обратился к отцу:

— Завтра на собрании создадим кооператив. Ты должен быть первым.

Отец хотел что-то сказать, но только грустно вздохнул. Посмотрел на мать, потом на деда.

— Мы запишемся в кооператив, поддержим тебя, — пообещала мама.

— Если таким позором голод изгоняется, то войдем… — сказал дед.

— Дед, не беспокойся, мы не дадим тебе голодать. Эту прекрасную землю заселим народом. Тракторами ее вспашем, водой из Панеги напоим. Изобилие будет невиданное, дед! — гремел я.

— Подожди, подожди, мой мальчик! Слышали мы это и от других. А только словами амбар не наполнишь.

— Надо послушать парня. Ведь его для того и учили столько лет, чтобы умом с нами поделился, — опять начала мама.

— Не учили мы его поля дарить, но… — заикнулся было дед.

— Ладно, если пришел наш черед, то давайте, — махнул рукой отец и вышел во двор.

Список начался с его фамилии. Но сколько его ни искали, чтобы он расписался, отец как сквозь землю провалился.

— Слушай, куда он подевался? — беспокоилась мама. Я обошел весь двор и нашел его в хлеву. Стоя у яслей, он гладил волов, а глаза у него были припухшие…