Зерна гранита - [11]

— Помню, Георгий, как не помнить, но тогда в доме не было приемного дня и предварительно не записывались.

— И сейчас нет, отец. Прошу!.. Пожалуйста, — обратился он к секретарше, — принеси нам по рюмке коньяка!

— Подожди, Гоша! Не люблю я эти современные напитки. Если можно, пусть девушка стакан даст! — И дед Петко достал из кармана бутылку с троянской сливовой водкой. — Если же нет, тогда выпьем по-нашенски.

— Давай так, по-нашенски! — согласился Георгий.

МЕЖА

Дорога, извиваясь, шла то слева, то справа от реки. Машину, привыкшую к ровным асфальтовым покрытиям, стало заносить. Шофер украдкой бросал на нас взгляды, в которых читался вопрос: «Когда же этому конец?»

— Здесь живут братья моего отца, — проговорил Милчо, мой спутник. — А наш дом находится еще выше.

Шофер поспешил свернуть вправо, под ветви огромного орехового дерева. Мы еще не вылезли из машины, когда к нам подошел крестьянин, старше среднего возраста. Чистые рубашка и брюки, гладко выбритое лицо… Сухой, жилистый, слегка согнутый в плечах. Глаза небольшие, прищуренные, смотрят весело. Голос — мягкий, напевный, подкупающий.

— Прошу в дом! — пригласил он нас.

Мы прошли через сад, миновали двор и остановились под развесистой грушей. Отец когда-то меня учил: «Когда увидишь, как выглядит хозяин, как прибрал он свой двор, знай, такое у него и все хозяйство». Двор у бай Лазара был чисто прибран. Он показал нам на стулья вокруг стола и спустился в погреб.

— Хороший хозяин! — сказал я.

— Во имя земли согрешить можно, — засмеялся Милчо и, отвечая на мой недоуменный взгляд, начал рассказывать: — Есть у меня еще дядя Пенчо, он самый младший из братьев. В тот день когда мы спустились с Балканских гор, он только успел повидать родителей — и сразу на фронт. А после войны и дня не мог отдохнуть, его сразу вызвали в околийский комитет партии, и он начал работать. И дяде Лазару предлагали работу в околийском народном Совете, но он был категоричен: «Не хочу на службу. У меня есть земля, буду ее обрабатывать, мне этого достаточно».

Катились мирные дни. Водоворот событий и забот захватил их. И братья встречались редко. Один на селе, другой в городе. Третий не вернулся с фронта.

Однако началась коллективизация и в вашем крае. Посланцем околийского комитета был дядя Пенчо. С раннего утра до позднего вечера из дома в дом ходил, беседовал, убеждал. Он всегда-то был маленький и худой, а теперь голод и недосыпание совсем иссушили его. Одна вера придавала ему сил.

Первыми в ТКЗХ записались те, кто раньше отдавал последний кусок хлеба, чтобы кормить бойцов отряда. Потом дошла очередь и до дяди Лазара. Однажды вечером дядя Пенчо пришел к брату, сели они за стол, поговорили о том о сем, и дядя Пенчо, когда понял, что время подошло, повел речь о хозяйстве. Дядя Лазар сразу насторожился. Выслушав Пенчо, он закричал:

— Уходи! Владелец земли я!..

Тетя, которая баюкала детей в другой комнате, выскочила:

— Лазар, что ты делаешь? Брата своего гонишь!

— Не твое дело! — крикнул Лазар и впервые грубо оттолкнул ее. — А ты не смотри на меня как иностранец, — обратился он к своему брату. — Ты знаешь меня! Я хлеб с этой земли тебе носил и твоих товарищей кормил!

Вечерняя тьма окружила обиженного Пенчо. Дверь после него осталась незапертой на засов. В голове у него шумело. «Неужели возможно такое, неужели это он, мой брат?.. Ведь это он мне принес впервые ту небольшую книжку, «Манифест». Ведь это он в ту черную зиму, когда смерть отняла у него первенца, самого любимого, собрал куски хлеба, оставшиеся с похорон, и принес их нам в горы, в наш лагерь. А сейчас… сейчас он прогнал меня…»

В отчаянии он долго бродил по притихшим сельским улицам.

Ссора братьев не осталась в тайне. Слух о ней обошел это село, пополз в соседнее. Противники ТКЗХ нашли повод похвалить дядю Лазара, стали оказывать ему мелкие услуги и внушать ему, что в их селе нельзя создать земледельческое хозяйство. Подбрасывали ему и грязные идеи. Внушали, что он, как настоящий хозяин, должен выбить ненужные мысли из голов молокососов, а уж если они не поймут, можно и…

Тетя слушала их злые слова и дрожала. Тихо стало в доме, только время от времени ругательства как гвозди вбивались в чистую душу женщины. Даже дети перестали озорничать. Тяжелым стал взгляд дяди. Трудно ей было все это выдержать. Нашла она повод, чтобы отправиться в город, и явилась прямо в комитет.

— Братец, не ходи в село! — заплакала она еще с порога. — Опозоримся. Все говорят, что только ты один настаиваешь на ТКЗХ. Да и к Лазару каждый вечер ходят… Прошу тебя, братец!

Стояла она, стройная, с широко открытыми глазами, и просила своего деверя не ходить к ним. А была она сильной женщиной. Бывало, за ночь дважды замешивала тесто и выпекала хлеб для него и его товарищей.

— Иди, сестра, и не беспокойся. Все наладится. А это отнеси детям. — Он подал ей две книги и пакет с конфетами.

Не прошло и недели, как дядя Пенчо снова прибыл в село. Наступал решительный момент — близилось собрание. Село опустело рано — все вышли в поле. Несколько человек вертелись возле клуба-читальни, ходили вокруг нового трактора, смотрели на него как на диковинного зверя. Тракторист завел его и важно поглядывал на собравшихся.