Зерна гранита - [27]

Слова Кольо вернули меня к действительности. Передо мной был секретарь парткома. Я смотрел на него и удивлялся, как спокойно он слушает гвалт. Это его, когда он еще был бригадиром молодежной бригады, называли бай Тодором. Потом его избрали председателем кооперативного хозяйства. Дела шли плохо. В конце года в хозяйстве трудно было свести концы с концами. Много было расходов, мало прихода. Молодые один за другим покидали село. Земля начала пустеть. В комитет поступил сигнал о том, что бай Тодор в ночное время бродит по улицам, по лесу. Это обеспокоило нас. Напряжение и до такого могло довести. Я пошел к нему. Застал его в канцелярии. Он рылся в книгах, что-то подсчитывал.

— Ты, случаем, не бухгалтер? — спросил я его и указал на горку листов, исписанных цифрами.

— Председатель, дорогой мой, должен быть и агрономом, и бухгалтером. Без знаний и умения считать дело не пойдет.

Я пригласил его обойти земли, встретиться с механизаторами. Вышли. По пути я спросил, как у него с нервами, выдерживают ли. Он с удивлением посмотрел на меня.

— Люди видят, как ты ночью ходишь в лес, — объяснил я.

— Верно. Когда дело не идет и сна нет, я встаю и отправляюсь в горы к поляне. На беседу и за советом хожу. А иногда и для отчета.

Мне все стало ясно. Вверху на горе, на поляне, — место, где погиб его отец. Сейчас там стоит невысокий памятник.

— Ты помнишь, как он ушел в отряд?

— Конечно. От меня он не скрывал ничего. Верил мне. Поздно ночью, когда мама подала ему вещевой мешок, а на улице его ожидал человек из отряда, он с улыбкой обернулся ко мне. Похлопал по щеке и сказал: «Ты уполномочен быть главой семейства. Я ухожу. Запомни: без свободы человек не может быть счастлив, и мы завоюем ее, непременно завоюем. А если случится так, что мы не увидимся, завещаю тебе это самое большое богатство. Береги его, как берегли все в нашем роду. И учись, сын. Во время своей скитальческой жизни я понял, что человек без знаний слеп». Это было все. Он не вернулся.

Бай Тодору было в чем отчитаться перед белокаменным памятником на поляне. За эти трудные для хозяйства годы он нашел силы вывести его из безнадежного положения и сам выучился на агронома. От забот ли, а может, от ответственности, которая лежала на его плечах, он уже тогда стал седым.

Несколько лет бай Тодор возглавляет общинный комитет партии. За это время его не раз приглашали на более ответственную работу в окружной комитет партии, но он отклонял предложения:

— Если меня переместите, корни мои все равно останутся здесь. А дерево без корней разве живет?

…Когда спор вспыхнул с новой силой, секретарь машинально стукнул карандашом по телефонному аппарату. Этого оказалось достаточно, чтобы наступила тишина. Бай Тодор не встал, как делал всегда, когда говорил на заседании, а, задумавшись, как бы уйдя в себя, тихо начал:

— Вы вот упрекаете меня, что, мол, ко мне люди могут прийти в любое время. Может быть, вы и правы… Не знаю.

Он замолчал. Потом обвел взглядом каждого в отдельности. Столько тепла было в его взгляде! Они хорошо знали друг друга. Он продолжал твердо и громко, чтобы все услышали его:

— Двери партии не могут быть заперты на засов, дорогие друзья. Люди идут не ко мне, а к дежурному солдату партии, а через него — к самой партии. Они идут в любое время, делятся самым сокровенным, потому что доверяют ей…

— Ты прав, бай Тодор! — прервал его один из самых старых членов партии в селе. — Мы должны строго беречь доверие партии. Потому что его, как и слово, однажды потеряв, назад не вернешь. Доверие и еще раз доверие. С ним, будучи на нелегальном положении, наши отцы шли темными ночами по опасным дорогам и крутым партизанским тропам, с ним обветренные, ослабевшие материнские руки тайно замешивали тесто для хлеба, с ним студенты оставляли аудитории и выходили на улицы. С ним молодые и старые, бесстрашные и сильные шли в одном строю. А сейчас, когда и небо наше, и земля наша, и все — наше? Сейчас…

Кто-то предложил:

— Давайте расходиться. Первые петухи пропели.

— Ты прав, припозднились, — сказал бай Тодор.

Мы вышли на улицу, но разговор продолжался. Под звездным куполом на площади продолжали тему о доверии, спорили, приводили примеры из жизни. К нам приблизился запыхавшийся парень. При электрическом освещении лицо его казалось белым как полотно.

— Бай Тодор, можно на минутку? — встревоженно спросил он.

— Что у тебя? Говори прямо!

— Отец помирает. Ему уже немного осталось. С вечера только твое имя повторяет. Хочет тебя видеть. Я искал тебя дома, там мне и сказали, что ты в комитете… Знаю, поздно уже, но человек помирает, едва ли дождется утра.

На следующий день бай Тодор принес в комитет небольшой сверток. Начал разворачивать газету, а руки у него дрожали от волнения. В свертке оказался старый партбилет, а в нем вырезанная из газеты фотография Георгия Димитрова.

— Вот что передал мне бай Никола в свою последнюю минуту.

Мы раскрыли партийный билет. Там стояла подпись отца бай Тодора, секретаря парторганизации.

ПОМОЛВКА

Редко бывает так, что человек, занятый партийной работой, забывает о делах и всем сердцем отдается веселью. Но именно так получилось со мной и моими товарищами на помолвке Вылко, инструктора организационного отдела.