Зерна гранита - [24]

— Ты не прав, парень, — вмешался один из стариков. — И мы на хозрасчете, потому что дома откармливаем по нескольку свиней, телят, кур да и небольшой огородик обрабатываем.

— А дети, за которыми присматриваем? Молодые сейчас не имеют возможности их растить. Кто же, если не мы, будет присматривать за детьми? — дополнила старушка.

Так завязалась беседа, непринужденная и забавная. Молчали только мы с коллегой. Он рассеянно смотрел в окно, но внимательно прислушивался к разговорам. Один из стариков стал рассказывать, как в их селе поп чуть не утонул, когда поливал перец в личном хозяйстве.

— Поскользнулся поп и упал в реку, — говорил старик. — Успел лишь схватиться за ветку вербы. Попадья закричала, собрались люди. Один парень забрался на вербу и говорит ему: «Дай руку, отче!» А поп смотрит на него вытаращенными глазами и молчит. «Давай руку, отче!» — кричит парень, а поп не шевельнется. Поняв, что силы у него на исходе, а ряса от воды тяжелеет, я крикнул парню: «Эй, слезай!» Забрался сам на вербу и сказал попу: «Отче, возьми руку!» Он схватился, и мало-помалу мы его вытащили.

В автобусе стало весело. Засмеялся и мой коллега.

— Такие дела, отче, — обратился старик к попу. — Вы не даете, вы только берете. А ребята молодые еще, не знают этого.

Поп неприязненно посмотрел на старика, передвинул торбу к себе поближе и поспешил сойти на следующей остановке. Мы поехали дальше. В какой-то момент старик, который рассказывал о попе, уставился на нас. Встал с места и подошел к моему напарнику.

— Иван, ты ли это? Совсем забыл дорогу к нам! — Он снял шапку и подал руку моему коллеге. — Сколько же лет мы не виделись? Знаешь, как соберемся, в корчме или на собрании в клубе-читальне, тебя все вспоминаем. — Он сел на свободное сиденье около нас и обратился ко мне:

— Ты, парень, не знаешь, как мы проводили коллективизацию, молодой еще. — Он снова повернулся к моему спутнику. — Тогда тебе вроде было столько же лет, сколько и ему, верно? Молодой был, сильный, красивый. У девушек, как только тебя видели, щеки краснели. Не забуду случая, когда вытаскивали молотилку Молдаванина. Его жена кричала так, как будто ее режут. Собрались соседи. И как раз, когда нам выходить из больших ворот, Молдаванин выскочил из сада с ружьем, охотничьим. Чего скрывать — убежали мы, потому что знали — человек он суровый, убьет нас и глазом не моргнет. Против него остался только ты, Иванчо, один на один, помнишь? «Вертай волов!» — кричит Молдаванин, а в руках у него ружье. «Убери эту железку! — ответил ты ему так спокойно. — Ведь мы друг за друга знаем, этим меня не испугаешь». А он: «И не стыдно тебе, собака, десять лет мой хлеб ел, а сейчас сердце у меня вынимаешь?!» «Не десять лет, — сказал ты. — Больше, значительно больше. Ведь в твоей конюшне моего отца нашли умершим, ведь мать моя с твоего поля не вернулась. Не помнишь разве? А за эти десять лет кроме хлеба и пары изношенной твоими детьми одежды что ты еще дал мне? Ничего! Вот за батрачество отца, матери, за мои десять лет забираю эту молотилку! Берегись!» И погнал волов, которые тащили молотилку. Молдаванин стоял возле тебя ошеломленный, хотя и держал в руках ружье. Иванчо, помнишь ли ты?

— Пустяшное дело это, бай Петко, пустяшное…

— Вот ведь пустяшное, пустяшное, да не забывается. Если бы и ты сбежал, как мы… Те из односельчан, кто помоложе, навещают тебя, говорят, что в Москве ты большим наукам учился. Говорят, что и в газетах тебя часто печатают.

Автобус остановился. Бай Петко, прощаясь с Иваном, снова снял шапку и по-своему благословил его:

— Ну, давай, от здоровья не убежать. Заезжай и в село. Будем очень рады.

Этот старик открыл неизвестные стороны жизни моего коллеги. Я понял: он действительно из тех людей, кто молчаливо переживает и радость и горе. Я украдкой окинул взглядом его лицо, поседевшие волосы и заговорил как будто про себя:

— Наше село находится в нескольких километрах от станции Карлуково. Автобусы тогда еще были редкостью, и мы с дядей, когда возвращались из Софии, выйдя из поезда, всегда нанимали фаэтон. А дядя был неповторимый молчун. Напрасно однажды словоохотливый кучер пытался его разговорить. Дядя рта не открыл, отвечал только кивком. Это обидело кучера, и он за оставшуюся часть пути ни слова не проронил. И на коня ни разу не крикнул. Когда прибыли на место и дядя ему заплатил, кучер взял один из банкнотов и подал мне. Я посмотрел на него с удивлением — как может этот бедный человек делать такие подарки без всякого повода? «Бери, бери!» — настаивал он. «Но за что?» — в недоумении спросил я его. «Чтобы ты не рассказал никому, о чем мы с твоим дядей говорили в дороге».

— Разные люди есть, — ответил мой спутник. Он, конечно, понял мой намек и постарался не попасть в положение дяди. Из его рассказа я узнал, что в этом районе он работает несколько лет. Знает не только руководителей, но и работников, и кооператоров, и учителей.

Я спросил, не надоело ли ему это, а он посмотрел на меня с удивлением:

— Надоело?! Люди — это не обыкновенный роман, который за день можно прочесть и понять. Нити человеческой души невидимы для глаза. Они постоянно меняются, и мы должны непрерывно изучать их. Теперь я хорошо понимаю: прежде чем довериться тебе, люди хорошо тебя изучат и, только когда откроют в тебе частицу самих себя, примут тебя как своего, распахнут душу.