Зеркало за стеклом - [50]

Вдох застрял где-то в гортани. Я врезалась спиной в закрытую дверь так, что лопатки хрустнули.

— Госпожа ведьма, отойди, мне ничего не видно! — взволнованно забубнила Алишка из-за двери, но я не двинулась с места.

Паук! Паук, величиной в кисть руки! Господи, помоги мне! Она его разорвала голыми руками — живого!

— На любовь, вижу, что на любовь… — пропела женщина, не глядя, отшвырнув в сторону паучьи лапы. Те с глухим стуком ударились о стену и раскатились по полу. Я слышала, но не смотрела. Не могла оторвать взгляда от перепачканных тёмным рук Саёмы. Есть ли у пауков кровь? Или это слизь? Или яд? Она положило мёртвое тельце на пол брюхом кверху, сосредоточенно его ощупала и посмотрела на меня. — Дай булавку, травница.

— З… зачем? — хрипло заикнулась я, уже зная, что не хочу слышать ответ.

— Вспороть брюшко. Внутренний мир познаётся по внутренностях. — Охотно, с улыбкой пояснила Свадебная Благостница.

Это стало последней каплей. Не помня себя от ужаса, я развернулась к двери и с такой силой рванула на себя, что Алишка по ту сторону качнулась вперёд и непременно упала бы, если бы я первой не налетела на неё. Чудом не рухнув на остолбеневшую девчонку, я оттолкнула её, получив шип боли в предплечье, бросилась в свою комнату, добежав, перегнулась через край воняющей тиной бадьи, и меня громко вырвало в грязную воду.

* * *

Пришла я в себя на коленях возле лохани, уперевшись в неё лбом и вцепившись обеими руками в занозистый край. Глубоко вздохнула, чувствуя во рту желчную горечь, и встала на дрожащие ноги. Руки тоже разжались не сразу. Меня всё ещё трясло. Самочувствие было хуже некуда.

— Горазда ты пугать, госпожа ведьма! — сердито упрекнула меня Алишка и заболтала ногами, ёрзая на краешке кровати. — С такой рожей выскочила, я чуть не описалась! Думала, ужас какой-то творится, следом дунула, а у тебя всего-то живот прихватило! Смотрю, стоишь себе спокойно, уваренным завтраком бочку кормишь.

— Да, видно, отравилась чем-то, а на жаре разморило. — Кое-как выговорила я, с трудом шевеля языком.

— Ладно, хоть не пронесло! — Девочка фыркнула. — А то до уборной сейчас нипочём быстро не добежишь, весь двор столами да скамьями заставлен. — Она озорно засмеялась и чуть-чуть покраснела. — А мне вот тётка Саёма на брюшке нагадала жениха справного. Сказала: «Будет у тебя молодец красный, всеми сторонами прекрасный. Будешь ты при нём в злате да с дитятей».

— Не противно было?

— Чего?

— Паучьи кишки разглядывать.

— Чего там противного-то? Вот коли дёргалось бы, тогда да, а так… Оно ж дохлое уже было!

— Дохлое, говоришь… — я с мрачным сарказмом подумала о том, что мне на паучьих потрохах вернее всего можно нагадать только сердечный приступ и пожизненный нервный тик на оба глаза. Но вслух не сказала, вместо этого поинтересовавшись, куда сбыли хладные останки моего членистоногого кошмара.

— На двор покамест выкидывать некуда, — пожала плечами малявка, — так что я его в твоей бадье схоронила. Всё равно там уже вода такая грязная, что и не видно — лежит чего на дне или пусто.

Я посмотрела на страшную лохань. То дохнет в ней кто-то, то уже посмертно топится. Хорошо, что сама не полезла.

— А Саёма что?

— Завалилась спать. Сказала, что устала, а от чего — не понимает. А когда не понимаешь, говорит, то первым делом надо вздремнуть, и всё сразу после сна ясно.

— Ясно… — Эхом откликнулась я. — А про меня ничего не говорила?

— Говорила.

— Что?

— Что нос длинный.

— Тьфу ты! — плюнула я с досады. — Дался ей мой нос!

— Да ты не переживай так, госпожа ведьма, — попыталось утешить меня доброе дитя, — с лица воды не пить, так что и ладно… — Под моим мрачным взглядом дитя увяло. Подбирая слова, я задумчиво подвигала нижней челюстью и в итоге сочла за лучшее сменить тему.

— Твои-то все где?

Алишка, положившая любопытный глаз на бабкино платье, и уже протянувшая к нему ручонку, мотнула головой.

— В баню пошли париться. Мамка, сёстры, тётки — все там. Даже прислуга эта здешняя. И охота им по такой жаре?! А отец с дядьками и мужиками Турашкиному хахалю помогают. Ладят что-то непонятное. Столбы вкапывают, полотно разноцветное раскатывают. И ничего не готовят, представляешь, госпожа ведьма?! Ни вот такой краюшечки не испекли!

Я представляла. На сельских кухнях свадебный переполох обычно начинался за день, а то и за два до дня торжества. Готовили много, на всё село. Чтобы любой заглянувший гость не ушёл с пустым желудком. «Сытый гость — несчастью в горле кость», бытовала присказка, которую свято чтили семьи жениха и невесты. Следование обычаю, конечно, способствовало значительному отощанию мошны, так что для поправки благосостояния существовало другое присловье: «Угощенье уварилось — монетка покатилась». А чтобы она не укатилась в неизвестном направлении, несколько человек ходило между гостями с берестяными коробочками ярко-красного цвета — да не промахнётся нетрезвый гость, и да не станет увиливать от благодарности за вкусное угощение, ссылаясь на то, что не разобрал, куда класть нужно было. Деньги, разумеется, собирали самые трезвые — несовершеннолетние дети. Они единственные, кому не наливали ничего, крепче травяного чаю в то время, как все вокруг пили хмельное и особо хмельное — такое, что горит синим пламенем, если зажжённую лучину поднести.