Зеркало. Избранная проза - [32]
Аня остановилась, глядя на море, — в этих кабаках пьянствовали и влюблялись, в это синее море уплывали открыватели новых стран, авантюристы, пираты…
Она вдохнула соленый, тревожный воздух.
Открыватели новых стран, авантюристы, пираты… Она чувствовала себя сродни им, такой же, как они…
«Ехать, ехать! Завтра же».
— Аня, что так долго? Я уже начала беспокоиться. И бифштекс совсем сгорел.
— Ну и пусть.
Аня бросила на стул пальто и шляпу и прошла в столовую.
— Мама, я завтра еду в Париж.
— В Париж! Ты шутишь?
— Ах, не спорь, пожалуйста. Я все равно поеду.
Елизавета Сергеевна растерянно смотрела на дочь.
— Ничего не понимаю. Зачем?
— Ты никогда ничего не понимаешь, мама. Андрей женится на Люське через месяц. Я утром получила от нее письмо.
— Ну и?..
— Я не хочу, чтобы он женился. Не хочу. Люська будет жить барыней, а я здесь мучиться в мастерской? Нет!
— Ты хочешь расстроить чужое счастье?
— Какое мне дело до чужого счастья! Я тоже хочу жить.
Елизавета Львовна вытерла глаза.
— Ах, Аня… И где же ты там остановишься?
— У тети Кати. Она меня еще в прошлом году приглашала.
Аня укладывала чемодан. Вошел отец. В руках у него была газета. Он сказал деланно-спокойно:
— Говорят, ты завтра в Париж?
— Да, папа.
— Что же… Самостоятельность — это хорошо. Хвалю.
Она подняла голову.
— Не всем же выжидать без конца. Так всю жизнь прождешь.
— Правильно, правильно. Сам знаю, что нерешителен. Да отчего и не прокатиться, раз деньги есть.
— Я сама заработала, у тебя не просила.
— Вот-вот… Я это и говорю…
— Папа, перестань. Дай хоть последний вечер…
Александр Павлович развернул газету.
— Прости, прости. Я молчу. Только знаешь… Я всегда говорил твоей матери, когда в Турции нам плохо было: «Подожди, вырастет Аня, наше утешение». Вот и дождались…
Аня заперла чемодан на ключ и встала.
— Может быть, папа, ты и был хорошим адмиралом, но характер у тебя тяжелый…
Аня надела шляпу с длинными лентами на затылке, похожую на шапочку шотландских стрелков, и застегнула пальто. Наконец-то!..
— Будь осторожна… В Париже такое движение… Дай я тебя еще раз перекрещу… И проводить не могу — заказчица сейчас придет на примерку.
Александр Павлович поднял чемодан:
— И очень хорошо, что не можешь. Дальние проводы — лишние слезы. А чего плакать, кажется? Сама едешь, никто не гонит.
Он широко распахнул дверь на лестницу.
— До свиданья, мамочка. — Аня обняла мать. — Да не плачь, ты ведь меня не хоронишь.
Елизавета Львовна постаралась улыбнуться.
— Будь счастлива, Анечка, будь счастлива…
Слава Богу. Из дома выбрались.
…Вокзал. Бесконечная белая лестница. Как будто нарочно, назло — чтобы опоздать на поезд. Перед кассой очередь. Какой-то марокканец никак не может объяснить, куда ему билет. Все как будто нарочно, назло…
Наконец Аня в вагоне. Чемодан на полке, билет за перчаткой. Слава Богу, теперь все.
Александр Павлович стоит перед окном.
— Удобно устроилась?
— Да, да. Спасибо, папа.
— Слушай, Аня… — лицо его дергается. Таким, совсем таким Аня видела его только раз — когда к нему пришли с обыском матросы. — Аня, Аня, не уезжай, прошу тебя…
Его вставная челюсть прыгает. Он с шумом закрывает рот, как собака, ловящая мух.
— Не уезжай, не уезжай. Ты все хотела белое пальто. Я куплю тебе… Сейчас же пойдем покупать. Только не уезжай!
Аня соскакивает на перрон. Вот оно, чего она боялась!
— Папа, папочка… Я ведь только на две недели… И билет уже взят. Ну, хочешь, я вернусь через неделю? Через неделю, честное слово…
— Не уезжай, Аня! — глаза его краснеют.
Проводник кричит: «En voiture!»[74] Надо садиться. Аня быстро целует большую худую руку отца. И от этого оба смущаются.
— Ну, Господь с тобой, поезжай, — говорит Александр Павлович, как-то сразу успокаиваясь. — Если уж нельзя иначе. И вот, — он достает три десятифранковых бумажки, роется в карманах, собирая мелочь. — Еще два франка было. Где же они?..
— Не надо, папочка, не надо…
— Бери. Тебе там нужнее…
— Хоть на папиросы себе оставь…
— Садись скорее.
Паровоз свистит.
— До свиданья! — Аня машет платком.
Александр Павлович бежит рядом с вагоном.
— Сейчас же телеграфируй, не забудь!..
Аня еще помахала платком. Потом вытерла глаза. В купе уже устраивалась толстая простолюдинка. Поезд дернул. С полки упала корзина. Из корзины понеслось кудахтанье.
— Вот в подарок сыну везу. Разве они в Париже знают, что такое настоящая курица? Посмотрите, какая красавица!
— Да, очень хороша.
— Нет, вы пощупайте, какая у нее грудка.
Аня отвернулась к окну.
— Я ее маисом откармливала, — пыталась заинтересовать ее хозяйка курицы.
Аня, не отвечая, смотрела на голубое Средиземное море.
Вечером она будет в Париже. Париж… Андрей… Как-то Андрей ее встретит? Может быть, совсем забыл. А когда-то…
По вечерам она ждала его в длинном темном коридоре. Они жили в одной гостинице. Ей было пятнадцать лет. Андрей приходил с работы. Он всегда приносил ей что-нибудь сладкое, чаще всего халву. Они садились на большой пыльный сундук напротив окна. Андрей целовал ее ноги в коротких детских чулках. Аня ложилась на сундук, набив рот халвой. В окно блестела луна и чернели мачты над Золотым Рогом. С набережной доносился гул, пахло морем, пылью и керосином. Было таинственно и страшно. Аня лежала, заложив руки под голову: они плывут на большом корабле… нет, они в замке, в подземелье…
В потоке литературных свидетельств, помогающих понять и осмыслить феноменальный расцвет русской культуры в начале XX века, воспоминания поэтессы Ирины Одоевцевой, несомненно, занимают свое особое, оригинальное место.Она с истинным поэтическим даром рассказывает о том, какую роль в жизни революционного Петрограда занимал «Цех поэтов», дает живые образы своих старших наставников в поэзии Н.Гумилева, О.Мандельштама, А.Белого, Георгия Иванова и многих других, с кем тесно была переплетена ее судьба.В качестве приложения в книге пачатается несколько стихотворений И.Одоевцевой.
В книге «На берегах Сены» И. Одоевцева рассказывает о своих встречах с представителями русской литературной и художественной интеллигенции, в основном унесенной волной эмиграции в годы гражданской войны в Европу.Имена И. Бунина, И. Северянина, К. Бальмонта, З. Гиппиус и Д. Мережковского и менее известные Ю. Терапиано, Я. Горбова, Б. Поплавского заинтересуют читателя.Любопытны эпизоды встреч в Берлине и Париже с приезжавшими туда В. Маяковским, С. Есениным, И. Эренбургом, К. Симоновым.Несомненно, интересен для читателя рассказ о жизни и быте «русских за границей».
Из книги Диаспора : Новые материалы. Выпуск V. «ВЕРНОЙ ДРУЖБЕ ГЛУБОКИЙ ПОКЛОН» . Письма Георгия Адамовича Ирине Одоевцевой (1958-1965). С. 558-608.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Переписка с Одоевцевой возникла у В.Ф. Маркова как своеобразное приложение к переписке с Г.В. Ивановым, которую он завязал в октябре 1955 г. С февраля 1956 г. Маркову начинает писать и Одоевцева, причем переписка с разной степенью интенсивности ведется на протяжении двадцати лет, особенно активно в 1956–1961 гг.В письмах обсуждается вся послевоенная литературная жизнь, причем зачастую из первых рук. Конечно, наибольший интерес представляют особенности последних лет жизни Г.В. Иванова. В этом отношении данная публикация — одна из самых крупных и подробных.Из книги: «Если чудо вообще возможно за границей…»: Эпоха 1950-x гг.
Данное Собрание стихотворений является наиболее полным электронным сборником поэзии Ирины Владимировны Одоевцевой. Основой для него послужили: книга Одоевцева И. В. Стихотворения. - М.: Эллис Лак, 2008. А также отсканированные и выложенные в Сети, в Электронной библиотеке "Вторая литература" http://www.vtoraya-literatura.com/razdel_35_str_1.html три сборника Ирины Одоевцевой: "Контрапункт", "Десять лет", "Потрет в рифмованной раме".
Роман повествует о жизни семьи юноши Николаса Никльби, которая, после потери отца семейства, была вынуждена просить помощи у бесчестного и коварного дяди Ральфа. Последний разбивает семью, отослав Николаса учительствовать в отдаленную сельскую школу-приют для мальчиков, а его сестру Кейт собирается по собственному почину выдать замуж. Возмущенный жестокими порядками и обращением с воспитанниками в школе, юноша сбегает оттуда в компании мальчика-беспризорника. Так начинается противостояние между отважным Николасом и его жестоким дядей Ральфом.
«Посмертные записки Пиквикского клуба» — первый роман английского писателя Чарльза Диккенса, впервые выпущенный издательством «Чепмен и Холл» в 1836 — 1837 годах. Вместо того чтобы по предложению издателя Уильяма Холла писать сопроводительный текст к серии картинок художника-иллюстратора Роберта Сеймура, Диккенс создал роман о клубе путешествующих по Англии и наблюдающих «человеческую природу». Такой замысел позволил писателю изобразить в своем произведении нравы старой Англии и многообразие (темпераментов) в традиции Бена Джонсона. Образ мистера Пиквика, обаятельного нелепого чудака, давно приобрел литературное бессмертие наравне с Дон Кихотом, Тартюфом и Хлестаковым.
Один из трех самых знаменитых (наряду с воспоминаниями госпожи де Сталь и герцогини Абрантес) женских мемуаров о Наполеоне принадлежит перу фрейлины императрицы Жозефины. Мемуары госпожи Ремюза вышли в свет в конце семидесятых годов XIX века. Они сразу возбудили сильный интерес и выдержали целый ряд изданий. Этот интерес объясняется как незаурядным талантом автора, так и эпохой, которая изображается в мемуарах. Госпожа Ремюза была придворной дамой при дворе Жозефины, и мемуары посвящены периоду с 1802-го до 1808 года, т. е.
«Замок Альберта, или Движущийся скелет» — одно из самых популярных в свое время произведений английской готики, насыщенное мрачными замками, монастырями, роковыми страстями, убийствами и даже нотками черного юмора. Русский перевод «Замка Альберта» переиздается нами впервые за два с лишним века.
«Анекдоты о императоре Павле Первом, самодержце Всероссийском» — книга Евдокима Тыртова, в которой собраны воспоминания современников русского императора о некоторых эпизодах его жизни. Автор указывает, что использовал сочинения иностранных и русских писателей, в которых был изображен Павел Первый, с тем, чтобы собрать воедино все исторические свидетельства об этом великом человеке. В начале книги Тыртов прославляет монархию как единственно верный способ государственного устройства. Далее идет краткий портрет русского самодержца.
Горящий светильник» (1907) — один из лучших авторских сборников знаменитого американского писателя О. Генри (1862-1910), в котором с большим мастерством и теплом выписаны образы простых жителей Нью-Йорка — клерков, продавцов, безработных, домохозяек, бродяг… Огромный город пытается подмять их под себя, подчинить строгим законам, убить в них искреннюю любовь и внушить, что в жизни лишь деньги играют роль. И герои сборника, каждый по-своему, пытаются противостоять этому и остаться самим собой. Рассказ впервые опубликован в 1904 г.