Зеркало. Избранная проза - [34]
Такая широкая, что можно поперек лечь. Такая мягкая… А вдруг войдет Андрей… Кричи не кричи — никто не услышит…» Она закрыла глаза.
В ухе стук — это сердце. Надо лечь на правый бок, чтобы не мешало. Нет, все равно стучит. И чего оно так громко? Неужели от страха? Так устала, а не заснуть…
— Вам страшно? — спрашивает хриплый голос.
— Еще бы, — отвечает другой. — Здесь стенки в пять сантиметров и крысы без зубов.
— Да, скверный дом…
Аня вздрагивает и открывает глаза. Никого нет. Все тихо. Под дверью полоска света.
Страшно… Она высоко подгибает колени и слушает, как стучит сердце. Нет… не заснуть…
Но уже опять — свистит паровоз, звенят колеса. Аня смотрит из окна вагона на сосны в снегу. Поезд останавливается. Кондуктор в шапке с золотым галуном громко кричит: «Шварцвальд!»
…Сквозь неплотно задернутые шторы слабо светил уличный фонарь. В темноте предметы казались огромными и угловатыми. Зеркало тускло блестело.
Аня приподнялась на локте и, вытянув шею, огляделась. Куда она попала? Она ехала на поезде. Потом что-то случилось, все перепуталось. Где же она?
Она ощупала свое лицо, волосы, подушку и села, сбросив одеяло. Зеленый свет фонаря падал на ее свесившиеся с кровати белые ноги.
И, как всегда ночью, в темноте она вспомнила о смерти. «Я умру, я скоро умру…»
Ей стало так грустно, что горло сжалось. «Я скоро умру…»
Она вытянула вперед ноги, пошевелила пальцами. Зеленый свет фонаря падал прямо на них.
«Мои ножки. Мои бедные ножки. Я буду лежать в земле, и черви будут есть мои белые ножки… — она нежно погладила свои колени и вдруг заплакала: — Я умру… Может быть, я уже умерла?»
Она всматривалась в окно, в кровать, в зеркало, стараясь понять, вспомнить…
«… Поезд… Шварцвальд. Ах нет, не Шварцвальд, Париж…»
— Андрей, — сказала она шепотом.
И сейчас же тихо скрипнула дверь и вошел кто-то белый и высокий, как привидение. Но она не испугалась, она протянула к нему руки. Он опустился на пол у кровати. Теперь зеленый свет фонаря падал на него. Он обнял и целовал ее голые колени. Совсем как когда-то в Константинополе… И свет фонаря, как лунный свет…
Она гладила его волосы. Слезы все еще текли по ее щекам.
— Андрей, скажи, это во сне?
— Да, во сне…
— А мы не умерли?
— Нет, нет…
— Андрей, мне страшно… Оставь…
— Не бойся. Я ничего тебе не сделаю…
— Как в Константинополе?..
— Да… Как в Константинополе…
Аня лежала притихшая и бледная.
— Ты любишь меня?
— Люблю…
Андрей наклонился над ней.
Уже шесть часов.
— Спи, Аинька… — и осторожно вышел.
…Теперь сердце стучало совсем неслышно, легко, легко. И в душе холод легкий. И прохладная, легкая кровь медленно и блаженно расходится по телу…
«Открыватели новых стран, пираты, авантюристы…»
Аня открыла глаза, вздохнула, улыбнулась, встала с постели. Осторожно, на носках обошла всю комнату, потом отдернула занавесь и открыла окно.
Совсем светло. Утренний холодный ветер… Она смотрела на пустую улицу, на деревья, зеленевшие из-за крыш.
«Это Париж. Это Елисейские поля, — она снова улыбнулась. — Это Париж, это ее жизнь, ее счастье…»
Она взмахнула руками и закружилась по комнате.
«Да. Это Париж, это ее жизнь, ее счастье, ее любовь».
Она вертелась все скорее. Голова кружилась. Цветы на обоях и стулья танцевали вместе с ней. Она схватилась за раму зеркала, чтобы не упасть.
Из зеркала смотрело бледное, почти прозрачное лицо с блестящими серыми глазами.
Она покачала головой.
«Ах, я счастлива, счастлива, счастлива… Ах, я устала, устала, устала…»
Дверь открыла сама тетя Катя.
— Аня?.. Вот сюрприз. Мы думали, завтра… Что же ты не телеграфировала?
Аня поцеловала ее.
— Столько возни, не успела.
В прихожую вбежала длинноногая стриженая девочка и с визгом бросилась Ане на шею.
Валя, пусти, пусти. Задушишь.
— Аня, Аня! Наконец-то. И такая красавица. Совсем Мэри Пикфорд[75].
— Да пусти же. Задушишь.
Валя отскочила на шаг, держа Аню за руку.
— Нет, ты больше похожа на Перл Уайт[76]. Только еще лучше. А вещи твои где?
— Внизу.
— Я сейчас притащу.
— Чемодан тяжелый. Тетя, скажи ей. Она надорвется.
— Пусть тащит. Ее не удержишь. Ну, раздевайся. Рассказывай. Зачем приехала? Что мама, папа?
— Меня моя мадам Мари прислала модели покупать.
— Не могла тоже кого постарше выбрать.
— Мне уже восемнадцать лет. У нас все молодые. И вас мне хотелось увидеть.
— Что же? Я очень рада. Отлично сделала, что приехала. Давно не виделись. А ты и правда какая красивая стала.
Валя, запыхавшись, волокла чемодан.
— Быстро, а? Он совсем легкий. Я бы два таких снесла. Мы с тобой здесь повеселимся, Аня. Каждый вечер в кинематограф ходить будем.
— Вот обрадовала. Ты спроси, любит ли она кинематограф.
Валя пожала плечами.
— Кто же не любит кинематографа?
— Не приставай. Сведи Аню к себе. Я пока на стол накрою. Сейчас завтракать будем.
В Валиной тесной комнате стены были сплошь увешаны портретами кинематографических звезд.
— Много, а? — Валя гордо подняла голову. — И с подписями почти все.
Она села на стол, болтая ногами.
— Я ошиблась. Ты похожа на Мэй Мурэй[77]. Вот на кого.
Она рассмеялась.
— А ты, как прежде, похожа на обезьяну. Но какая большая стала. Куда ты так растешь?
Это хорошо, что расту. Да, ты и не знаешь. Во-первых, я теперь скаут. А во-вторых, я больше не Валя и не Валентина, а Валентино. В честь Рудольфо Валентино
В потоке литературных свидетельств, помогающих понять и осмыслить феноменальный расцвет русской культуры в начале XX века, воспоминания поэтессы Ирины Одоевцевой, несомненно, занимают свое особое, оригинальное место.Она с истинным поэтическим даром рассказывает о том, какую роль в жизни революционного Петрограда занимал «Цех поэтов», дает живые образы своих старших наставников в поэзии Н.Гумилева, О.Мандельштама, А.Белого, Георгия Иванова и многих других, с кем тесно была переплетена ее судьба.В качестве приложения в книге пачатается несколько стихотворений И.Одоевцевой.
В книге «На берегах Сены» И. Одоевцева рассказывает о своих встречах с представителями русской литературной и художественной интеллигенции, в основном унесенной волной эмиграции в годы гражданской войны в Европу.Имена И. Бунина, И. Северянина, К. Бальмонта, З. Гиппиус и Д. Мережковского и менее известные Ю. Терапиано, Я. Горбова, Б. Поплавского заинтересуют читателя.Любопытны эпизоды встреч в Берлине и Париже с приезжавшими туда В. Маяковским, С. Есениным, И. Эренбургом, К. Симоновым.Несомненно, интересен для читателя рассказ о жизни и быте «русских за границей».
Из книги Диаспора : Новые материалы. Выпуск V. «ВЕРНОЙ ДРУЖБЕ ГЛУБОКИЙ ПОКЛОН» . Письма Георгия Адамовича Ирине Одоевцевой (1958-1965). С. 558-608.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Переписка с Одоевцевой возникла у В.Ф. Маркова как своеобразное приложение к переписке с Г.В. Ивановым, которую он завязал в октябре 1955 г. С февраля 1956 г. Маркову начинает писать и Одоевцева, причем переписка с разной степенью интенсивности ведется на протяжении двадцати лет, особенно активно в 1956–1961 гг.В письмах обсуждается вся послевоенная литературная жизнь, причем зачастую из первых рук. Конечно, наибольший интерес представляют особенности последних лет жизни Г.В. Иванова. В этом отношении данная публикация — одна из самых крупных и подробных.Из книги: «Если чудо вообще возможно за границей…»: Эпоха 1950-x гг.
Данное Собрание стихотворений является наиболее полным электронным сборником поэзии Ирины Владимировны Одоевцевой. Основой для него послужили: книга Одоевцева И. В. Стихотворения. - М.: Эллис Лак, 2008. А также отсканированные и выложенные в Сети, в Электронной библиотеке "Вторая литература" http://www.vtoraya-literatura.com/razdel_35_str_1.html три сборника Ирины Одоевцевой: "Контрапункт", "Десять лет", "Потрет в рифмованной раме".
Роман повествует о жизни семьи юноши Николаса Никльби, которая, после потери отца семейства, была вынуждена просить помощи у бесчестного и коварного дяди Ральфа. Последний разбивает семью, отослав Николаса учительствовать в отдаленную сельскую школу-приют для мальчиков, а его сестру Кейт собирается по собственному почину выдать замуж. Возмущенный жестокими порядками и обращением с воспитанниками в школе, юноша сбегает оттуда в компании мальчика-беспризорника. Так начинается противостояние между отважным Николасом и его жестоким дядей Ральфом.
«Посмертные записки Пиквикского клуба» — первый роман английского писателя Чарльза Диккенса, впервые выпущенный издательством «Чепмен и Холл» в 1836 — 1837 годах. Вместо того чтобы по предложению издателя Уильяма Холла писать сопроводительный текст к серии картинок художника-иллюстратора Роберта Сеймура, Диккенс создал роман о клубе путешествующих по Англии и наблюдающих «человеческую природу». Такой замысел позволил писателю изобразить в своем произведении нравы старой Англии и многообразие (темпераментов) в традиции Бена Джонсона. Образ мистера Пиквика, обаятельного нелепого чудака, давно приобрел литературное бессмертие наравне с Дон Кихотом, Тартюфом и Хлестаковым.
Один из трех самых знаменитых (наряду с воспоминаниями госпожи де Сталь и герцогини Абрантес) женских мемуаров о Наполеоне принадлежит перу фрейлины императрицы Жозефины. Мемуары госпожи Ремюза вышли в свет в конце семидесятых годов XIX века. Они сразу возбудили сильный интерес и выдержали целый ряд изданий. Этот интерес объясняется как незаурядным талантом автора, так и эпохой, которая изображается в мемуарах. Госпожа Ремюза была придворной дамой при дворе Жозефины, и мемуары посвящены периоду с 1802-го до 1808 года, т. е.
«Замок Альберта, или Движущийся скелет» — одно из самых популярных в свое время произведений английской готики, насыщенное мрачными замками, монастырями, роковыми страстями, убийствами и даже нотками черного юмора. Русский перевод «Замка Альберта» переиздается нами впервые за два с лишним века.
«Анекдоты о императоре Павле Первом, самодержце Всероссийском» — книга Евдокима Тыртова, в которой собраны воспоминания современников русского императора о некоторых эпизодах его жизни. Автор указывает, что использовал сочинения иностранных и русских писателей, в которых был изображен Павел Первый, с тем, чтобы собрать воедино все исторические свидетельства об этом великом человеке. В начале книги Тыртов прославляет монархию как единственно верный способ государственного устройства. Далее идет краткий портрет русского самодержца.
Горящий светильник» (1907) — один из лучших авторских сборников знаменитого американского писателя О. Генри (1862-1910), в котором с большим мастерством и теплом выписаны образы простых жителей Нью-Йорка — клерков, продавцов, безработных, домохозяек, бродяг… Огромный город пытается подмять их под себя, подчинить строгим законам, убить в них искреннюю любовь и внушить, что в жизни лишь деньги играют роль. И герои сборника, каждый по-своему, пытаются противостоять этому и остаться самим собой. Рассказ впервые опубликован в 1904 г.