Зеркало. Избранная проза - [29]

— Ах, нет. Ведь это теперь и мое горе, — сказал он, краснея.

Она подняла брови.

— Вам-то что?

Автомобиль остановился перед магазином.

Покупали лихорадочно и быстро.

От вида цветов, перчаток, духов и кружев и оттого, что все это покупали для нее, Татьяны Александровны, Михайлов пришел в восторженное настроение.

— Идет мне? — спрашивала Татьяна Александровна, примеряя маленькую розовую шляпу.

— Да, да. Страшно идет. Непременно возьмите ее. И шарф надо в цвет. Непременно.

Она не спорила.

— И вот эти перчатки, — советовал он, — с золотой вышивкой. Они вам счастье принесут, я знаю.

Она протянула маленькую руку приказчику.

— Эти? Хорошо. Только скорее.

В модной шляпе, светлых перчатках, с легким шарфом она казалась обыкновенной элегантной молодой дамой. Быть может, только немного красивей обыкновенного, но уже не той несчастной, строгой и прекрасной женщиной, так поразившей его в ресторане. И все-таки она нравилась ему так еще больше. В особенности трогал его розовый шарф, так нежно обнимавший ее шею, и концы его, трепетавшие, как крылья, за плечами.

Они подошли к высокому серому дому.

— Тут, — сказал Михайлов.

Она остановилась, прижала руку к груди, вздохнула, решительно вошла в подъезд и, не оглядываясь, стала подниматься по лестнице. Он постоял минуту внизу и догнал ее.

— Я лучше пойду с вами. Я могу понадобиться.

— Хорошо, — рассеянно ответила она.

— На дверях блестела большая медная доска: «Josephine. Haute couture»[69].

Мальчик в куртке с золотыми пуговицами распахнул дверь. Изящный молодой человек в визитке низко поклонился.

— Я хотел бы видеть мадам Жозефин, — голос Татьяны Александровны дрожал.

Молодой человек снова поклонился.

Мальчик провел их в небольшую жилую гостиную.

Мадам Жозефин величественно поднялась с кресла. Да, это была мадам Жозефин, а не прежняя Жозетта де Ришпиль. Все в ней было буржуазно и достойно. Волосы ее из огненно-рыжих стали черными. Ее когда-то такое «парижское» лицо с большим ртом и горбатым носом отяжелело.

Она любезно наклонила голову.

— Мадам желает видеть весенние модели?

— Нет, нет, — Татьяна Александровна теребила перчатку, с ненавистью глядя на мадам Жозефин. — Нет, — она запнулась. — Сергей…

Любезная улыбка сошла с лица мадам Жозефин. Она холодно оглядела Татьяну Александровну.

— Вы меня беспокоите напрасно. Если вы пришли к служащему, то надо было подняться с черного хода. Только он сейчас вышел. Можете подождать в прихожей, — и она повернулась к ним спиной.

Татьяна Александровна и Михайлов сели. Теперь мальчик в куртке, видя, что это не господа, уже не вытягивался перед ними, а, сидя на табуретке, болтал ногами и напевал что-то себе под нос.

Татьяна Александровна молчала, она забыла о Михайлове.

Звонок. Мальчик спрыгнул с табурета, но дверь сама открылась. Вошел бородатый человек в своей нелепой шубе, чуть не сбив мальчика с ног.

— Жозетта, — громко крикнул он, не останавливаясь. — Жозетка. Где ты?

Бархатная портьера поднялась, из-за нее выбежала мадам Жозефин.

— Василь! — крикнула она пронзительно. — Василь! — и протянула ему обе руки.

Но он обнял ее, прижал к груди и поцеловал в губы.

Она вырвалась от него.

— Василь, здесь нельзя. Здесь посторонние, — защебетала она по-русски, кокетливо поправляя волосы и как-то сразу становясь прежней Жозеттой де Ришвиль.

— Жозетка, Жозетка! — исступленно кричал бородатый человек. — Наконец-то. Дай на тебя посмотреть, — он отступил на шаг. — Да ты, никак, подурнела, — испуганно проговорил он. — И потолстела. Совсем не та.

Она быстро схватила лежащую на диване парчовую золотую накидку и, накинув ее на плечи, завертелась перед ним.

— Нет, нет, тебе показалось. Посмотри, посмотри. Тебе показалось. Я очень красива. Еще лучше.

— Ну-ну, — он успокоительно похлопал ее по плечу. — Может быть. Да и не в том дело. Главное, тебя нашел. Заживем же мы теперь с тобой, Жозетка.

Как я рада, Василь, голюбчик. Все ждала, каждую ночь тебя снила. Как я рада, — говорила она, улыбаясь и хлопая накрашенными ресницами. Но глаза ее не только не выражали радости, но, напротив, были пуганными и злыми.

— Василь, пойдем, пойдем ко мне, — она потянула его за рукав, — что, как бедные, в вестибюль стоять.

— Идем, Жозетка, идем, куда хочешь. Скажи, а деньги целы?

Она выпустила его рукав.

— Какие деньги?

— Как какие? Да сорок тысяч долларов, что я тебе в Петербурге на сохранение дал.

— Сорок тысяч долларов? Мне дал? — с изумлением и ужасом переспросила она. — Мне?

— Ну да, да. Ты еще в лифчик зашила. Вспомни. Перед отъездом, на Каменноостровском…

— Я жила на Каменноостровском, да. Но никаких денег от вас не получала, — вдруг резко и зло вскрикнула она. — И не знаю, о чем вы говорите.

— Как не получала? Как? Да быть того не может, чтобы ты забыла. Ведь сорок тысяч. Ты вспомни, — убеждал он, размахивая руками.

— Никаких денег не браля, не виделя. Вы говорите — я украла, воровка! — кричала она. — Я буду звать полис!

— Да что ты, Жозетка? Что ты? Кто говорит — украла? Ты только вспомни. Ведь…

— Я буду звать полис, — кричала она все громче. — Уходите из мой дом, — и она величественно указала на дверь.

Теперь это была не Жозетка, а мадам Жозефин во всем сознании своего достоинства.