Зеркало иллюзий - [4]

Забавно, что я, вероятно, служил мишенью не только для врагов и косых взглядов. На старших курсах на меня, случалось, посматривали девочки. Я тоже заглядывался на девчонок – я же не каменный! Но…

Я не верил, что могу кому‑то понравиться, что на меня можно смотреть иначе, чем с насмешкой или жалостью. Жалость я ненавидел. И еще я боялся взаимности. Я давно решил, что мне не нужны ни любовь, ни семья.

Семья? ДЕТИ? Второй Северус или вторая Эйлин? Не приведи Мерлин! Мои дети не пройдут сквозь этот ад просто потому, что у меня их не будет. А любовь…

“Любовь и ненависть кипят в душе моей…”[1]

Сейчас они уже перекипели и выпали на дне души – угу, у меня есть душа, что бы на этот счет ни думали некоторые – горчащим осадком.

Любовь – страшное чувство.

Моя – была ревнивой.

Всегда.

…

Я помню себя очень рано.

Помню неуклюжую гордость отца – и как я, наследник рода Снейпов, топаю навстречу его протянутым рукам. Как изучаю игрушки, заставляю их слушаться…

И вдруг:

— Эйлин!!. – возмущенный крик отца:

— Эйлин!.. Что он делает?!.

А я – что? Я играл. Машинками. В автогонки. Мама рассказывала, что у нее в детстве были машинки, которые ездили сами. А мои – не хотели. Я удивился и рассердился – и они поехали! Я не думал, что управлять ими будет так легко… и что папа будет кричать из‑за этого.

Крик воздвиг стену между мной и отцом. Магом и маглом. Навсегда. Этой стеной отрезалось все хорошее, что было между нами.

Осталось – обеспокоенное, растерянное, не понятое сразу, но запечатленное в памяти, как шрам на ободранной коленке:

— Ты не говорила, что ребенок тоже будет… из ваших.

И мамино извиняющееся:

— Но, Тобиас, это же непредсказуемо… это же – пятьдесят на пятьдесят!

Когда до меня дошло, что мама оправдывалась…

Как будто она не хотела, чтобы я родился волшебником. Но она не могла этого не хотеть! Однако она действительно не знала.

И я – не знаю.

Я так и не знаю, на что она надеялась: на то, что ребенок будет маглом – или магом? Ну да – отцу был нужен наследник. Если бы я родился маглом – таким, как все – у меня был бы отец, была бы “нормальная семья”… и Паучий Тупик – до конца жизни.

Нет… она не могла желать своему сыну такой судьбы!

А у волшебника, даже у полукровки, был – шанс.

В три года другой мир поманил меня странными возможностями. В одиннадцать лет передо мной открылась дверь. В восемнадцать я захлопнул ее за собой. Навсегда.

То есть это я думал, что – навсегда…

Паучий Тупик был не просто переулком в рабочем предместье. Сколько лет я ощущал себя бьющейся в его сетях мухой! К одиннадцати годам нити потихоньку начали лопаться. Но даже в мои восемнадцать сеть так и не порвалась. В сентябре восемьдесят первого я понял, что вычеркнуть из жизни Паучий тупик можно только вместе с жизнью.

В Паучьем тупике спряли мое приданое – не спрашивая, пригодится ли оно мне. Мойры тоже были пряхами. Может быть, даже снимали один из соседних домиков. И за извечным пятичасовым чаем посмеивались над моими отчаянными попытками перепрясть по–другому нити своей судьбы.

Я всегда знал, что я – не такой, как все.

А жизнь доказывала: такой. Достаточно “такой”, чтобы выслушивать нотации от родни (“Выпрямись, не смотри исподлобья, улыбнись – ты умеешь улыбаться? – и волосы причеши, что ли… И помни, кто ты такой!”) и претензии от соседок (“Мимо пройдет – и не поздоровается по–человечески, буркнет себе под нос… Не то, что отец”). Достаточно “такой”, чтобы нарываться на синяки и ссадины от мальчишек Паучьего Тупика, а потом – на заклятья от однокурсников. Жизнь приводила неопровержимые аргументы – фонарь под глазом, разбитые губы, элементарный численный перевес…

Отец требовал, что бы я защищался. Это называлось у него – “не быть тряпкой”. Я и защищался. И даже успешно, хотя и без магии (магия была под запретом). Мои враги тоже ходили с полученными от меня боевыми отметинами – но это не приносило удовлетворения, ибо не возвышало меня в собственных глазах, а напротив – низводило на один с ними уровень, ставило на ту же ступеньку, еще раз доказывало: я – такой же… Представления не имею, как мне удавалось контролировать стихийные магические выбросы. Но удавалось – потому что если не получалось сдержаться, то от отца доставалось не меньше, чем от мальчишек.

Отец хотел, чтобы я играл в футбол. Футбол – игра для настоящих мужчин, по мнению моего магловского папаши. Мама в этом была на его стороне, только она говорила о квиддиче. Она была капитаном команды Хогвартса по игре в плюй–камни, волевая, решительная настоящий лидер – я надеюсь, что унаследовал хотя бы некоторые ее качества. …Странно, что все они абсолютно отказывали ей в семейной жизни.

Маминых рассказов и поверхностного сходства между двумя играми было достаточно, чтобы у меня развилась аллергия на квиддич еще до Хогвартса – а заодно и на командные виды спорта вообще. Боюсь, что командный дух всегда был мне несколько чужд.

Отец спрашивал: “Где твои друзья?”

Друзья? – а что это такое? Это которые познаются в беде? Или которые одного не ждут? – нет, те вроде бы не друзья… О, вот еще: “Не имей сто друзей, а имей сто фун…” Тьфу ты!.. Наоборот!