Зеркало для героя - [6]

     Они  с  трудом узнавали город.  Трамвай проезжал мимо полей,  огородов, каких-то   хуторков.   Показался   полуразрушенный  четырехэтажный   дом   с обгоревшими стенами.  Из  проулка выехал  грузовик с  людьми в  серо-зеленых мундирах,  возле кабины за дощатой перегородкой стояли автоматчики.  Похоже, везли пленных. У них в глазах была тоска.

     Трамвай  повернул,  качнулся.  Завизжал и  забился  поросенок в  мешке; молодица лет двадцати пяти,  в  мужском пиджаке,  держала мешок между полных ног, обутых в матерчатые тапки.

     Горный директор второго ранга,  молодой парень с двумя рядами орденских колодок на кителе, косился на нее.

     От  передней площадки брел по  вагону слепой мужчина и  пел  берущим за сердце голосом:  "Бьется в  тесной печурке огонь..." Он держал в руке старую военную фуражку.  Пассажиры бросали ему  монеты.  Горный директор дал рубль. Молодица отвернулась, насупилась.

     - Друг, - сказал Устинов, взяв слепого за локоть. - Чем тебе помочь?

     - Где  воевал?  -  вскинул голову  слепой,  напряженно двигая  белесыми бельмами.

     - Юго-Западный фронт, - ответил Устинов, помолчав.

     Он  вспомнил,  что  на  Юго-Западном в  начале войны  воевал его  отец.

Ивановский толкнул его и постучал пальцем себе по лбу.

     - Будь здоров, товарищ, - сказал слепой. - Видишь, как оно...

     Трамвай остановился.  Он  нашарил поручень и  стал  выходить,  чутко  и настороженно вслушиваясь в уличный шум.

     - Где живешь? - крикнул Устинов.

     - На Грушовке.

     Устинов посмотрел ему вслед, не зная, что делать.

     - Ты бы ни с кем не связывался, - сердито произнес Ивановский. - Кто ты такой?  Забыл?  Надо найти какой-нибудь выход и  ни  с  кем не  связываться! Социологов в сорок девятом году не было.

     Трамвай   тронулся,   пассажиры  заговорили  об   инвалидах,   молодица оправдывалась, что у нее нету денег, вот едет на базар продавать порося. "На Грушовке",  - повторил про себя Устинов. Он припомнил, как однажды в детстве ему  показали  полуразвалившуюся саманную мазанку  возле  балки,  в  которой когда-то скрывались бандиты,  совершавшие налеты на шахтные кассы.  И  снова как будто увидел запрокинутые головы убитых шофера, охранника и милиционера.

     Пройдет десяток лет,  и  к  шестидесятым годам  жизнь умчится далеко от послевоенной поры.  Но сейчас трудно было поверить, что он видит одноэтажные домики  Дальнего поселка,  едет  на  трамвае  по  центральной улице,  слышит разговоры о калеках.  Через несколько лет трамвайную линию перенесут отсюда, сметут домишки,  забудут,  почему поселок назывался Дальним,  хотя находился рядом с главной площадью,  забудут многое, как ненужный хлам, но потом вдруг потянутся к  нему.  В  душе Устинова что-то повернулось.  Он увидел родное в этих бедно одетых людях, в этих простодушных домиках, в этих руинах, обшитых строительными лесами.

     Оставив Ивановского на улице, Устинов зашел в горком партии.

     Постовой милиционер задержал его.  Никаких документов не было.  Устинов сказал:

     - Я с шахты. Был налет на кассу. Мне срочно к секретарю!

     То  же  самое  он  повторил в  приемной.  Вышел  секретарь.  Невысокий, суровый, с тяжелым взглядом.

     - Как вас зовут? - спросил Устинов.

     - Пшеничный Владимир Григорьевич. Слушаю вас.

     - Я - Устинов Михаил Кириллович, социолог из Москвы.

     - Слушаю вас, Михаил Кириллович.

     Наверное,   он  не  понял.  Он  не  мог  нормально  воспринимать  слово "социолог", он должен был проявить либо враждебность, либо любопытство.

     - Я хочу поговорить сглазу на глаз, - сказал Устинов.

     Пшеничный жестом пригласил в  кабинет и  закрыл за  Устиновым массивную дверь.

     Как нужно было сказать, чтобы человек в сорок девятом году поверил, что перед ним представитель будущего поколения?

     Устинов решил  идти  напролом.  Пшеничный усмехнулся:  он  ценил шутки. Значит,  Устинов шел  с  другом в  районе планетария,  а  возле старой шахты снимали кинофильм в стиле ретро?

     - Именно так,  - подтвердил Устинов. - Бандиты, по-моему, скрываются на Грушовке. Дом возле балки. Позвоните в милицию, пусть проверят.

     - Откуда ты знаешь?

     - В детстве рассказывали. Пожалуйста, звоните!

     Пшеничный набрал номер,  назвался и спросил о налете.  Должно быть, ему подтвердили.  Он  спросил,  что  милиция собирается делать?  До  каких пор в городе будут погибать люди? Пшеничный распорядился проверить дом в Грушовке.

     - Чего ты от меня хочешь? - спросил Устинова.

     - Если бы я знал.

     - Расскажи о себе. Ты кто по профессии, врач?

     - Социолог.

     Однако Пшеничный не понял, для чего изучать желания отдельных людей или групп, если желание может быть только одно - восстановить разрушенную войной страну.

     Устинов  ответил,   что   в   его  время  так  мыслят  только  отсталые руководители, привыкшие с военной поры выполнять план любой ценой.

     - Ты вредный элемент! - Пшеничный ударил ладонью по столу.

     - Таких,  как вы,  у нас считают несовременными, - признался Устинов. У себя вы на хорошем счету,  а  у  нас пришлось бы перестроиться.  Но,  может, через тридцать лет  вы  будете совсем другим.  Например,  станете министром, привлечете социологов в свою отрасль...