Зеркальные очки - [78]

Кремень честно пытается осознать это сумасшедшее задание, которое кажется лишь капризом, прикрытием для чего-то неведомого и зловещего. Но что ему остается, кроме как сказать «да»?

Он соглашается.

— Отлично. — Губы женщины складываются в чуть заметную улыбку. — Значит, наш разговор закончен. И последнее. Если вам понадобится поехать куда-нибудь, Юнь должна вас сопровождать. И никому не рассказывайте о моем участии. Не хочу подхалимажа.

Условия просты, особенно присутствие Юнь. Кремень согласно кивает.

После чего Цитрин поворачивается к ним спиной, и Кремень остолбенело замирает: он готов поверить, что глаза ему лгут.

На широкой спинке кресла устроился зверек вроде лемура или долгопята. Огромные блестящие глаза внимательно рассматривают окружающее, длинный хвост выгнулся вверх спиралью.

— Ее котеночек, — шепчет Юнь и подталкивает Кремня к выходу.

Работа слишком сложна, слишком масштабна. Кремень клянет себя за то, что согласился.

Но что он мог поделать, если хотел сохранить глаза?

Жизнь в тесных границах Брунглей не способствовала пониманию сложного, экстравагантного, пульсирующего мира, в котором он очутился. (По крайней мере, так ему поначалу кажется.) Его держали в темноте (в прямом и переносном смысле) так долго, что мир за пределами Цитрин-Тауэра обретает черты таинственности.

В этом мире — сотни, тысячи сущностей, о которых Кремню даже не доводилось слышать. Люди, города, предметы, события… Области исследования, названия которых он с трудом выговаривает: ареалогия, теория хаоса, фрактальное моделирование, параневрология. Не забыть историю, этот бездонный колодец, в котором сегодняшний день — не более пленки из пузыриков. Пожалуй, открытие истории наиболее смущает Кремня. Он не припоминает, чтобы когда-либо задумывался о существовании жизни до собственного рождения. Теперь же мысль о всех этих десятилетиях, веках, тысячелетиях чуть не сводит его с ума. Как можно рассчитывать понять сегодняшний день, не зная всего, что произошло ранее?

Безумно, безнадежно, самоубийственно даже пытаться.

Но Кремень пытается.

Он уединяется со своим магическим кристаллом терминалом, соединенным с центральным компьютером Цитрин-Тауэра (представляющим собой невообразимый улей быстродействия), а через эту машину — практически с любым компьютером в мире. Часами вокруг него непрестанно мелькают изображения, слова — словно ножи, брошенные цирковым артистом. Ножи, которые он — туповатый, но усердный помощник — должен поймать, чтобы выжить.

У Кремня прекрасная, натренированная в жестокой школе выживания память — он многое впитывает. Но от каждой тропинки, по которой он следует, через несколько шагов ответвляется другая, которая, в свою очередь, разделяется, и получившиеся третьи производные дают начало новым, не менее важным, чем изначальный, путям…

Однажды Кремень чуть было не захлебнулся, когда бандиты избили его до бесчувствия и оставили валяться в канаве, а начался дождь. Теперь ему вспоминается это ощущение.

Верная Юнь кормит его по три раза каждый день. Ее присутствие до сих пор волнует его. Каждую ночь, лежа на кровати перед сном, он снова и снова проигрывает сохраненные изображения. Вот Юнь наклоняется, сидит, смеется — ее узкие глаза лучатся светом. Вот нежные округлости ее грудей, бедер. Но жажда знаний пересиливает: дни идут и он все меньше думает о ней.

Однажды он замечает таблетку на подносе с обедом и спрашивает Юнь, что это.

— Мнемотропин, способствует активности долговременной памяти, — отвечает она. — Я подумала, тебе пригодится.

Кремень жадно проглатывает лекарство и отворачивается к тихо ворчащему дисплею.

Теперь каждый день таблетку подают за обедом. После приема его мозг словно расширяется в объеме. Воздействие настолько мощно, что ему кажется: он может впитать в себя весь мир. Тем не менее каждый вечер, когда он наконец заставляет себя остановиться, возвращается чувство недостаточности сделанного.

Проходят недели. Он не написал ни слова для Элис Цитрин. Что он понимает? Ничего. Как может он судить мир, проявить такую глупую спесь? Как долго она будет терпеть, перед тем как вышвырнуть его за шкирку на холодную улицу?

Кремень закрывает лицо ладонями. Машина-насмешница изматывает его непрекращающимся поносом из бесполезных фактов.

Рука легко ложится на его вздрагивающие плечи. Кремень упивается сладким ароматом Юнь.

Он хлопает по выключателю терминала тыльной стороной руки так сильно, что она болит. Благословенная тишина. Кремень поднимает глаза на Юнь.

— Я ни черта в этом не смыслю. Почему она меня выбрала? Даже не знаю, с чего начать.

— Кремень, я молчала, поскольку мне было велено ни в коем случае не пытаться тебя направлять. — Она присаживается на подушку рядом с ним. — Но не думаю, что рассказ о собственном опыте можно расценивать как вмешательство. Лучше бы ты ограничил область исследования. Мир слишком велик. Элис не ждет от тебя понимания в полном объеме, необходимы лаконичные и понятные выводы. Но обобщить целый мир не так-то просто. Мне кажется, ты подсознательно понимаешь, чего она от тебя ждет. Элис сама намекнула во время нашей встречи.