Зеркальные очки - [80]

Теоретически предсказанный конец жизни Элис Цитрин близок. Несмотря на ее молодой облик, какой-нибудь жизненно важный орган может — в результате миллиона микроошибок — отказать в любой момент.

И для того чтобы оправдать собственное существование, ей нужен именно Кремень, который в данный момент сжимает колено Юнь, упиваясь собственной значимостью. Первый раз за свою тяжелую и тусклую жизнь он может совершить что-то важное. Его слова и чувства имеют вес. Он полон решимости с честью выполнить свою работу, озвучить истину в собственном понимании.

— Юнь, — решительно поворачивается Кремень, — я должен все увидеть.

— Ты увидишь, — улыбается Юнь, — обязательно увидишь.

Фаэтон совершает посадку…

…в Мехико, испытавшем в прошлом году полный коллапс, достигнув численности населения в 35 миллионов. «Цитрин текнолоджис» помогает тамошним нуждающимся, действуя из отделений в Хьюстоне и Далласе. Кремень не уверен, что мотивы компании так уж благородны. Почему помощь не была оказана до катастрофы? Может быть, «ЦТ» желает лишь остановить поток эмигрантов, угрожающий хлынуть через границу? Но каковы бы ни были подлинные причины, Кремень не отрицает, что служащие «ЦТ» действуют на стороне добра, помогая голодным и больным, восстанавливая линии электропередачи, поддерживая (подменяя собой) городскую администрацию. Он садится в фаэтон с кружащейся головой и вскоре оказывается…

…в Антарктике. Там он и Юнь летят на вертолете от куполов «ЦТ» на корабль-фабрику по переработке криля — источника большей части белка, потребляемого на земле. Юнь считает, что хрень смердит невыносимо, а Кремень глубоко вдыхает волнующий воздух ледовых широт, восхищенно разглядывает квалифицированных работников и работниц. Юнь счастлива снова оказаться в воздухе, и скоро они прибывают…

…в Пекин, где специалисты «ЦТ» по эвристике трудятся над созданием первого Органического Искусственного Разума. Кремень веселится, прислушиваясь к спорам о том, как назвать ОИР: Конфуцием или Мао?

Неделя пролетела в калейдоскопе впечатлений. Кремень ощущает себя губкой, впитывающей дотоле недоступные зрелища и звуки. Однажды он ловит себя на том, что выходит с Юнь из ресторана в городе, название которого забыл. Он расплатился идентификационной карточкой и держит ее в руке: с ладони уставился голопортрет. Лицо, словно у трупа, грязное, с двумя пустыми, покрытыми запекшейся кровью прорехами на месте глаз. Кремень вспоминает, как теплые лазерные пальцы снимали эту голограмму в офисе Иммиграционной службы. С ним ли это происходило? Тот день кажется эпизодом из чьей-то чужой жизни. Он сует карточку обратно в карман, так и не решив, обновить голо или оставить как есть в качестве памятки о том, откуда он пришел.

И куда еще может угодить?

(Что она с ним сделает, получив отчет?)

В один прекрасный день Кремень предлагает посетить орбитальный комплекс, но Юнь считает, что следует остановиться.

— Мне кажется, мы достаточно напутешествовались для одной поездки. Давай вернемся, ты попробуешь привести все к общему знаменателю.

С этими словами на Кремня накатывает волна усталости, в которой растворяется эйфория. Он безмолвно соглашается.

В спальне темно, лишь городские огни пробиваются через окно. Кремень увеличил чувствительность глаз, чтобы легче было восхищаться нагой светящейся фигурой Юнь рядом с ним. Он обнаружил, что, при недостатке фотонов цвета бледнеют, но черно-белая картинка получается вполне отчетливой, и ощущает себя человеком из прошлого, рассматривающим кино с примитивной кинопленки. Единственное отличие в том, что он держит в руках живое тело Юнь. Ее тело — узор светящихся линий, словно тайная капиллярная схема в ядре Конфуция/Мао. Следуя моде, она имплантировала подкожную сеть микрососудов, наполненных синтетической люциферазой — таким же биолюминесцентном, как у светлячков, только управляемым сознательно. Теперь она светится после секса. Груди — кольца холодного огня, выбритый лобок — спиральная галактика, увлекающая взгляд Кремня в сияющие глубины.

Юнь, уставившись в потолок, отстраненно рассказывает Кремню о своей жизни до него, а он отрешенно поглаживает ее тело.

— Моя мама оказалась единственным выжившим ребенком двух вьетнамских эмигрантов, которые прибыли в Америку вскоре после войны в Азии. Они занимались единственным делом, которому были обучены: ловили рыбу. Жили в Техасе, на Мексиканском заливе. Мама пошла учиться в колледж. Там она встретилась с папой — тоже, в общем, эмигрантом. Он покинул Германию вместе с родителями после ее объединения.[70] Они считали, что компромиссное правительство — ни то ни се, а жить в таких условиях не могли. Моя биография вроде микрокосмоса, на который наложились все мировые потрясения… Но с тобою рядом я чувствую покой.

Она захватывает между ног ладонь Кремня, крепко ее удерживает и продолжает рассказ о пережитых событиях, о повстречавшихся людях, о карьере личного помощника Цитрин, а на него накатывает странное чувство. В то время как ее слова превращаются в сияющую картину мира, Кремня захлестывает ощущение сродни тому, когда он впервые осознал историю. И еще не осмыслив, хочет ли знать ответ, он спрашивает: