Зеркала - [13]

— Когда произошла июльская революция, — продолжал Абдо, — я воспринял ее как нечто неизбежное. Она не противоречила моему свободному образу мыслей. Я честно служил ей, но был несправедливо обвинен в участии в заговоре вместе с группой партийных лидеров. Меня арестовали, какое-то время держали в тюрьме, а на имущество наложили секвестр. Я оказался буквально на улице. — Не зная, что сказать, я молчал.

— Но у жены твоей есть средства!

— Она беднее бедного, — рассмеялся он. — Богата ее тетка, но у той есть наследник. Очевидно, и тут она тебе солгала.

Мы помолчали.

— Это и испортило вашу совместную жизнь? — спросил я.

— Вовсе нет. С первого же дня я серьезно принялся за работу. Занялся переводами, обратился к старым друзьям-журналистам, чтобы они помогли их опубликовать. Но пережитое сказалось на моем характере. То и дело у нас с женой стали возникать размолвки.

— Такое может случиться в любой семье, и это поправимо, — заметил я.

— Чем дальше, тем хуже становились наши отношения. Амани глупа и не стоила того, чтобы ее удерживать, если б не дети. — Запнувшись на мгновение, он признался: — Однажды меня взяла такая злость, что я поколотил ее, и она не может мне этого простить.

— Да, не повезло тебе в жизни.

— Прошу тебя, порви с ней.

Сам не веря своему избавлению, я поспешно воскликнул:

— Можешь не сомневаться!

— И попытайся убедить ее вернуться в семью.

— Сделаю все, что в моих силах.

— Ну, хватит об этом, — махнув рукой, словно отсекая что-то, сказал Абдо.

Я вздохнул с облегчением, а он принялся вспоминать былые времена и в числе старых знакомых вспомнил доктора Ибрагима Акля и доктора Махера Абд аль-Керима. О последнем он сказал:

— Я не бывал в его салоне с тех пор, как уехал в Париж. Теперь думаю возобновить свои посещения. Семья лишилась земель, и дворец в Мунире продан. Доктор Махер приобрел виллу в Гелиополисе[20] и перевез туда старую мебель из прежней гостиной.

— Мне это известно. Ведь я бываю у него регулярно с тридцатого года.

Абдо Басьюни принялся восторгаться моей деятельностью и успехами.

— Я бьюсь изо всех сил, — сказал он, — чтобы сохранить свое достоинство. У меня обширные планы: буду переводить книги, пьесы, сценарии.

— Ну и отлично.

— Но мне нужно, чтобы со мной заключали договоры.

— У тебя есть что-нибудь уже готовое?

— Мне дали понять, что вопрос не только в том, что я могу предложить. Чтобы заключить договор, нужны деньги. А денег у меня нет!

— Не верь всяким сплетням.

— Или нужно писать хвалебные статьи о тех, от кого это зависит.

— Говорю тебе, не верь!

— Я готов публично утверждать, что любой из этих ослов гениальнее самого Ахмеда Шауки[21], но в этой области слишком много конкурентов, а у меня нет имени. И в довершение всего я не работаю ни на радио, ни на телевидении и никого не могу пригласить участвовать в программе. Остается лишь одно…

Он усмехнулся, а я почему-то почувствовал еще большее облегчение и постарался всячески ободрить его. Напомнив мне о своей главной просьбе, Абдо встал. Я еще раз заверил его, что сделаю все, что от меня зависит.

И выполнил обещание. Не успел я заговорить об этом, как Амани воскликнула:

— Этот зверь уже побывал у тебя!

Глаза ее зажглись злобой. Я напомнил ей о долге по отношению к дочери и сыну.

— Ты не знаешь его! — сказала она.

— Я знаю его с давних пор. Он не такой плохой человек, как ты думаешь. Он куда лучше многих.

— Нет… ты его не знаешь… Хватит, не принуждай меня, — отвечала она на все мои доводы.

— Но я тоже имею право тебя упрекнуть. Почему ты сказала мне, что разведена, если на самом деле муж не дает тебе развода?

— Он не дает развода вовсе не из-за любви ко мне, — возразила Амани.

— Он любит детей.

— Он любит только самого себя.

— Дело в том… — начал я.

— Дело в том, что ты меня не любишь, — перебила она. И, утирая слезы, добавила: — Любовь давным-давно покинула этот мир. Ни разу ты не сказал мне, что любишь. Но я тебя не упрекаю…

— Ты достойна огромной любви, просто я уже не способен на сильные чувства, — пробормотал я, словно оправдываясь.

— Слова, слова, слова…

— Твой долг — вернуться в семью.

Я ушел от нее с ощущением вновь обретенной свободы, испытывая в то же время некоторую неловкость. К этому чувству примешивалась и легкая грусть. Мне было жаль и старого приятеля Абдо Басьюни, и жену его Амани Мухаммед. Я ждал, что Абдо вновь появится у меня, но он не давал о себе знать. Я хотел было связаться с Амани, спросить, чем она занимается, да только случая для этого так и не представилось. Позднее я несколько раз при разных обстоятельствах встречался с Абдо Басьюни и по тому, как он держался, мне стало ясно, что он успешно продвигается к своей цели.

Оказавшись как-то в 1968 или 1969 году на улице Рамзеса, я увидел идущую от здания телефонной станции навстречу мне Амани. Я машинально протянул ей руку, и она в замешательстве пожала ее. Почувствовав, что сделал что-то не так, я смущенно пробормотал:

— Надеюсь, у тебя все в порядке.

— Слава аллаху, — ответила она, не останавливаясь.

Она показалась мне чрезмерно располневшей, а замешательство ее убедило меня в том, что она оберегает свою репутацию и не склонна на улице здороваться за руку с «незнакомым» мужчиной.