Зеница ока. Вместо мемуаров - [17]

Забыли уже о чудовищных очередях за самыми основными продуктами, забыли и о качестве того, что в результате этих стояний приносили домой: «суповой набор» ли это был, то есть горсточка костей, или химический маргарин, или заворачивающаяся в быстро чернеющую трубку колбаса, или едкий кефир. Забыли о том, как неделями рыскали по Москве, чтобы достать туфли или теплые сапоги, забыли о том, сколько денег давали на лапу, чтобы получить хоть крохотный доступ к товарам, которые сейчас в огромных количествах присутствуют повсюду — и в столицах, и в Астрахани, и в Угличе — и только лишь просят: купи, купи!

— Вы, Василий Павлович, наверное, в деревне никогда не бывали, — сказал мне один оппонент, сильно ностальгирующий по советскому прошлому. — Видели бы вы, во что деревня наша превратилась! Все наши МТС разрушены и заброшены! Ну скажите, когда вы последний раз были в деревне?

Я был в деревне за неделю до этого разговора. Это было большое село Горицы Вологодской губернии. Вот некоторые впечатления, оставшиеся в памяти после многочасового блуждания по холмистой этой топографии над любезнейшими просторами русского Севера. МТС там действительно превратилась в свалку ржавого металла, однако вид ржавой сельхозтехники вовсе не был для меня новинкой, немало ее я повидал на просторах родины чудесной во все времена борьбы и побед.

Знаменитый Горицынский монастырь XVI века, где когда-то томилась еще Мария Нагая, пройдя через все советские трансформации в качестве то приюта для убогих, то общежития, то опять же все тех же МТС и выйдя из них с обвалившимися потолками, помятыми куполами и перегнутыми, перекрученными крестами, теперь возвращен церкви и стал понемногу восстанавливаться, во всяком случае в доме монашеских келий вставляют новые рамы. Неподалеку от монастыря, над откосом к реке, питерские религиозные интеллигенты своими руками и без всякой оплаты восстановили маленькую Введенскую церковь, а это было нелегко, учитывая тот факт, что в храме десятилетиями ночевали тракторы.

Интересный и, кстати, весьма характерный для всей России момент присутствует и в Горицах — большой размах частного жилого строительства, то тут, то там видишь свежие срубы и только что наведенные крыши. Стройматериалов сейчас хоть пруд пруди. Самый удивительный сюрприз, однако, ждал меня в сельпо.

Вот уж никогда не думал, что под этой вывеской найду чистый и светлый зал и увижу на прилавках три сорта дешевой, но вполне миловидной колбасы, большущий куб масла без мазутных подтеков, сыр, яйца, сельдей, хоть и чумазых, но многочисленных, сахарные пряники, разные конфеты, шоколад, чай в пакетиках на выбор, цейлонский и «Липтон», и много всего прочего. Эва, да вы тут прямо нам коммунизм какой-то описываете, скажет ностальгирующий читатель. Не коммунизм, милостивые государи, а самый обыкновенный капитализм.

— Это потому там все лежит, что спроса нет, — снисходительно пояснил мне мой московский оппонент. — Людям не на что покупать.

Мне вспомнилось, что точно так же в советские годы пропаганда объясняла западное изобилие. Получалось так, что капиталисты устраивают показуху из своих товаров, прекрасно зная, что их не купят.

— Простите, сударь, но товары не могут появиться там, где нет спроса. Это первое правило свободной торговли. Товары приходят туда, где есть спрос.

Был там, впрочем, и некоторый дефицит. Несколько женщин ждали хлебный фургон, хотя на полках лежали «кирпичи» и батоны. Оказалось, ждут «кирилловского», знаменитого своей поджаренной корочкой и мягкой сердцевиной.

В течение недели моими соседями по столу в пароходном ресторане была семья научных работников.

— Мы живем сейчас в шесть раз хуже, чем раньше, — сказали мне они. Не в пять раз и не в десять, а именно в шесть, значит, был тут точный расчет. — С нашими нынешними зарплатами на пароходе по Волге не поплывешь.

Я удивился:

— Но вот плывете же.

— А это только потому, что у Генаши руки золотые, — сказала жена, и муж ответил ей ласковой улыбкой. Золотые руки, по всей вероятности, в калькуляцию не включались.

— Да вы не думайте, ВП, что мы против демократии, — продолжали они. — Мы за. Все-таки общество стало другим, отказалось от догм, расцветает религия, свобода печати, мы вышли из изоляции на международной арене. А все-таки так демократию не делают, как у нас. Народ не может простить массового ограбления, когда за одну ночь все его сбережения превратились в труху. А чубайсовские ваучеры, ведь это же сплошное надувательство!

Я согласился. Это были действительно тяжелые моменты, но ведь нельзя все-таки забывать, что вскоре народу, при непосредственном, кстати, участии Чубайса, этого бесспорно выдающегося деятеля последних лет, были даны в личное распоряжение совершенно неслыханные прежде материальные ценности.

— О чем вы говорите, ВП, — с возмущением воскликнули эти милые люди, — какие еще материальные ценности были даны народу?

— Да квартиры-то, — напомнил я, — ведь квартиры-то приватизированные стоят гораздо больше, чем пропавшие сбережения.

Мои собеседники, потрясенные, ничего мне не ответили и отправились на прогулку по палубе. Пока я допивал свое вино, они несколько раз прошли мимо ресторанных окон. По их жестикуляции и мимике было видно, что они обсуждают начисто забытый фактор приватизации квартир.